⇐ предыдущая статья в оглавление следующая статья ⇒

7.2. 1941 год

Рассказ о судьбе военнопленных 1941 года хочется предварить цитатой из официального документа более позднего времени. В феврале следующего 42-го года Управление военной экономики при германском главном командовании сухопутных сил подготовило меморандум, отмеченный грифом «Совершенно секретно». В нем шла речь о проблемах, вставших перед народным хозяйством рейха в связи с наметившимся затяжным характером войны. В меморандуме были помещены выдержки из доклада высокопоставленного чиновника д[окто]ра Мансфельда: «Сегодняшние трудности с применением рабочей силы не возникли бы, если бы мы вовремя приняли решение о широкомасштабном использовании русских военнопленных. В нашем распоряжении было 3,9 миллиона русских, из которых сейчас пригоден только 1,1 млн. Только с ноября 1941 по январь 1942 г. умерло 500 000 русских».1

Помещенные под открытым небом, либо в наскоро вырытых землянках, дощатых бараках они погибли от истощения, от голода и холода без надлежащей медицинской помощи в лагерях, подчиненных вермахту. Так обстояло дело не только в прифронтовой местности, что, процитирую немецкого военного историка Гофмана, «частично объясняется крахом транспортной системы на восточном театре военных действий», но и «в лагерях военнопленных в Генерал-губернаторстве, где не было значительных транспортных проблем, и даже в лагерях на территории рейха».2

Те военнопленные 1941 года, которые спустя 4–5 лет давали показания следователям ГУКР «Смерш», были людьми удачливыми. Они смогли пережить «трагедию величайшего масштаба» – именно так оценил происшедшее в лагерях рейхсминистр А. Розенберг в письме фельдмаршалу Кейтелю, отправленном 28 февраля 1942 г.3

Миллионы советских военнопленных, упоминаемые в докладе Мансфельда, – неоспоримое свидетельство военной катастрофы РККА, – катастрофы, перечеркнувшей все предвоенные стратегические планы советского военного командования. Трудно оспорить мнение Г. Померанца: «В 1941 году советская армия была разгромлена. Остатки отступали в хаосе, но в этом хаосе отдельные части продолжали сопротивление … и продержали немцев до жестоких морозов».4

Современные историки объясняют это поражение объективными причинами. Читаем у А. Исаева: «Везде действовал один и тот же неумолимый механизм, оборона растянутых по фронту войск прорывалась, и за спиной дивизий и армий смыкались стальные клещи танковых дивизий вермахта. Ранним утром 22 июня артиллерийская подготовка вермахта обрушилась на приграничные части РККА, на нескольких ключевых направлениях фронт был прорван, и в глубь СССР устремились танковые клинья, танки, артиллерия и мотопехота на грузовиках. Удержать эти танковые клинья части у границ в силу своей низкой плотности построения не могли. С военной точки зрения главная причина поражений 1941 г. – это разорванность РККА на три эшелона без оперативной связи друг с другом. Над каждым из эшелонов (войска у границы, выдвигающиеся к границе «глубинные» дивизии округов и, наконец, второй стратегический эшелон) немцы имели численное превосходство. И каждый из эшелонов имел плотность построения, непригодную ни для обороны, ни для наступления. Соответственно, вермахт поочередно перемалывал эти три «забора» на своем пути. То есть сначала войска у границы, потом, пройдя 200–300 км, «глубинные» дивизии округов, потом второй стратегический эшелон на рубеже Зап. Двины и Днепра. Каждый из эшелонов в силу расстояния в несколько сотен км от других эшелонов ничем помочь им не мог, как и не могли помочь дивизии ВСЭ [второго стратегического эшелона – О.Л.] «глубинным» дивизиям особых округов, а «глубинные» дивизии, в свою очередь, ничем не могли помочь избиваемым у границы войскам «армий прикрытия». Научно это называется «упреждение в развертывании», по такому же механизму происходил разгром Польши в 1939 г. […] Причина поражения – это низкие плотности войск у границы вследствие незавершенности сосредоточения, развертывания и мобилизации»5.

То, что под пером военных историков напоминает анализ неудачно проведенного дебюта гроссмейстерской шахматной партии, в глазах красноармейцев и младших командиров РККА выглядит совсем иначе.

«В течение 5–6 часов [мы] держали оборону заставы № 9, – рассказывает пограничник Орехов. – В первый же день войны около 11 часов дня я был ранен минным осколком в ногу. После чего из-за отсутствия подхода подкрепления к заставе из погранотряда или регулярных воинских частей Советской Армии я был взят в плен немецкими войсками в бессознании» (док. № 4).

«В плен я попал 22/VI-41 года в окрестностях гор. Брест-Литовска, – вспоминает красноармеец 131 артиллерийского полка Е.А. Кошкин. – В первый день войны немцы из артиллерии начали обстреливать наши казармы, появилась паника. [Все] разбежались, кто куда мог, а большинство погибло от огня противника, остальных немцы взяли в плен» (док. № 5).

Отставших от своих разбитых частей красноармейцев после долгих блужданий по лесам задерживали местные жители – белорусы, литовцы, украинцы, латыши – и сдавали германским патрулям, или прямо отводили на сборные пункты, случалось, что и просто туда отправляли. Красноармеец Саранин рассказывал, как он с товарищами по несчастью неделю провел на хуторе у одного литовца, который их у себя приютил, кормил даже. «После этих 6 дней он нам дал записки и отправил в штаб немецкой воинской части. Без сопровождающих мы пришли в этот штаб. Когда мы пришли в штаб, нас допросил [немец], но показания не фиксировал» (док. № 66). Бывало и по-другому. Красноармеец Елькин: «Немцы эшелон полностью взяли в плен. Вернее, они эшелон разбомбили, а после стали собирать раненых. Немцы нас отправили в госпиталь» (док. № 11).

Здесь необходимо сделать маленькое отступление. Гитлер планировал нападение против СССР как расовую, идеологическую войну: «Мы должны отрешиться от идеи солдатского товарищества. Никогда коммунист не будет нам товарищем. Речь идет о войне на уничтожение». Соответствующие приказы отдавались в войска. «Войну нужно вести с неслыханной жестокостью», – указывалось в директивном документе, подготовленном в штабе 4 танковой группы генерала Э. Гепнера в мае 1941 г. В этом духе воспитывали солдат: «Русские только для уничтожения. Не только победить их, но уничтожить».6 В 1941 г. немецкая военная пропаганда объявляла «всякого русского и в особенности нерусского советского солдата человеком «низшего» происхождения».7

Надо сказать, что далеко не все военнослужащие вермахта усвоили новые правила, не сразу пришло и ожесточение. В показаниях красноармейцев встречаются упоминания о первой медицинской помощи, оказанной им на поле боя или в госпитале для военнопленных. «Меня раненого взяли в плен, увели в больницу в местечко Малые Ракишки и положили на коечное лечение, где я находился с 27 июня по 17 июля 1941 года» (док. № 12). «После того, как я был подобран раненым в бессознательном состоянии, то сначала был привезен в м. Острув-Маз[овецка] в лазарет, где находился около 9 месяцев. Здесь мне сделали 2 операции» (док. № 37). О раненых по приказу офицеров вермахта заботились также и пленные советские медицинские работники (док. № 52).

Большинство попавших в плен красноармейцев – бойцы разбитых частей и соединений, рассеянных в сражении и деморализованных, брошенных своими командирами. «Капитан нам сказал, что мы находимся в глубоком окружении, все поблизости занято немцами, спасайтесь, кто как хочет. И после этого он с лейтенантом ушел, и больше [они] к нам не возвращались» (док. № 34). «Командование наше скрылось, неизвестно куда. Тогда солдаты и младшие командиры спасались, кто как может» (док. № 14).

Красноармейцы, призванные из Пермской (Молотовской) области, попадали в плен под Брестом, под Киевом, под Ленинградом, в Умани, в Крыму, под Вязьмой, в общем, по всему откатывающемуся на восток советско-германскому фронту. Большинство из них составляют пехотинцы, как кадровые, находящиеся на службе с 1939 года, так и вновь мобилизованные и после короткого пребывания в запасном полку отправленные в действующую армию. Иногда их даже не успели вооружить: «Когда нас еще везли поездом, не доезжая до гор. Великие Луки, нас высадили и вели пешком километров тридцать. Мы еще начальство спросили, когда будем получать оружие. Нам ответили, что пройдем еще километра три и тогда будем получать оружие. Прошло еще немного времени, смотрим – сзади нас уже оказались немцы, и тут же нас окружили и взяли в плен» (док. № 75).

Некоторые из них до пленения участвовали в боях, другие, как процитированный выше М. Симанов, не сделали ни одного выстрела. Кто-то был израненным подобран на поле боя солдатами вермахта: «В плен попал я у г. Невель 3/VII-41 г., будучи ранен в руку и глаз. [Я] лежал на поле боя, а когда пришел в чувство, пытался скрываться во ржи. Но двое автоматчиков, немцы, [меня] задержали и направили в г. Невель, поместили в школьную ограду, обнесенную проволокой. Через неделю нас направили в м. Глубокое, сделали мне операцию и через 10 дней перевели в Молодечно« (док. № 56). Кто-то, израсходовав боекомплект, отбросил винтовку и поднял руки, кто-то вообще был безоружным: «Наш расчет – четыре человека – никакого оружия не имели» (док. № 71). Кто-то раненый и беспомощный ждал немцев, на всякий случай бросив оружие. Вот что рассказывал на следствии боец 112 стрелковой дивизии Аннушкин: «За несколько дней до пленения в батальоне у себя я исполнял должность повара и на вооружении из личного оружия имел один наган. Когда же меня контузило, то я этот наган зарыл под сосной, где ожидал помощи. […] Помощи от немцев я не ждал, но был готов к приходу их. С этой целью я и зарыл наган, когда увидал приближение немцев» (док. № 58). Кто-то был застигнут врасплох: «В июле 1941 г. 126-й артполк 32-го СК, в котором я служил в должности нач. аптеки, самостоят[ельными] группами стал выходить из окружения. Я в группе 3х ч[еловек] зашел в сарай в д. Орлово, чтобы дождаться ночи и ночью продолжать выход из окружения. Но нас в сарае захватили 3 немецких солдата спавшими» (док. № 54). Кто-то был брошен санитарами: «Нас, раненых, оставили на опушке леса, и 25 июля к нам прошли немцы и взяли раненых в плен» (док. № 60).

Дальше начиналась другая история. Лагеря. Этапы. Новые лагеря. Военные заводы. Сельские хутора. Работа под бомбежками. Побеги. Наказания. И непреходящее чувство голода.

Всем им, конечно же, повезло: вовремя эвакуировали с театра военных действий, переправив в шталаги, расположенные на территории Германии, Франции, Норвегии, генерал-губернаторства. Но кроме удачи, было и другое – огромная воля к жизни, способность удержаться на самом краю: не умереть от голода, не заразиться тифом, не погибнуть от воспаления легких, с достоинством принять судьбу и не надеть форму вражеской армии. Закаленные, все испытавшие, несломленные люди.

Затем пришло освобождение и встреча с сотрудниками органов госбезопасности – армейскими и территориальными. А потом затянувшееся на долгие годы возвращение в мирную жизнь.

 

О.Л. ЛЕЙБОВИЧ
доктор исторических наук,

профессор

 


1. См: Kuenrich H. Der KZ-Staat. Berlin: Dietz-Verlag. 1980. S.144.

2. Гофман И. Власов против Сталина. М.: АСТ: Апрель, 2005. С. 168. Признав факт массового уничтожения пленных командиров и красноармейцев, Гофман попытался, однако, снять ответственность с командования вермахта, указав на трудности, даже «на техническую невозможность» прокормить такое количество людей, попавших в плен в сентябре – октябре 1941г, на исходное состояние красноармейцев, изнуренных долгим пребыванием в окружении без достаточной пищи; он упомянул и о массовых экзекуциях, проводимых оперативными командами СС, и даже признал «недостаток доброй воли» у лагерного начальства и тут же попытался оправдать командование сухопутными силами Германии, цитируя многочисленные, никем не выполняемые распоряжения высокопоставленных лиц, касающиеся увеличения рационов для военнопленных. Были, оказывается, и в германской армии приказы, которые подчиненные игнорировали, не испытывая ни малейшего страха перед неотвратимым наказанием. Никаких взысканий, однако, не последовало. См.: Гофман. Указ. соч. С. 169–174.

3. Rosenberg A. – Keitel W. 28. 2. 1942. // Der Prozess gegen die Hauptkriegsverbrecher vor dem Internationalen Militaergerichtshof. 14 November 1946 – 1 Oktober 1946. Bd.25. Urkunden und anderes Beweismaterial. Nuernberg. 1947. S.157. Министр по делам оккупированных территорий на Востоке – именно так называлась официальная должность рейхсляйтера НСДАП А. Розенберга – выдвигал сугубо деловые аргументы: «Война на Востоке еще не закончилась, и обращение с военнопленными должно оказывать далеко идущее влияние на продолжающих сражаться красноармейцев, подталкивая их к сдаче в плен. […] Военнопленные на собственной шкуре должны испытать, что национал-социализм и хочет, и может создать им лучшее будущее. Они должны позднее вернуться из Германии на свою родину с чувством восхищения и громадного уважения к Германии и германским учреждениям и стать там пропагандистами германского дела и национал-социализма». Там же. После войны это письмо попало в руки советских властей. Оно было приобщено к материалам Нюрнбергского процесса военных преступников и впервые опубликовано в 1947 г. См.: Wehrmachtsverbrechen. Dokumente aus sowjetischen Archiven. Koeln. 1997. S.157–158. Складывается впечатление, что советские власти не считали мнение Розенберга вздорным. Они видели в бывших военнопленных людей, способных внести идейную сумятицу в советское общество. В приговорах военных трибуналов в 1949–1951 гг. тема «восхваления» германской армии, немецкой техники, или германского быта встречается часто.

4. Померанц Г. В пространстве без дорог//Знамя. 2006. № .4. С. 166.

5. Исаев А. Антисуворов. М.: Яуза – ЭКСМО, 2006. С. 315, 346.

6. Все цитаты взяты из статьи: Рюруп Р. Немцы и война против Советского Союза// Свободная мысль. 1994. № 11.

7. Пфеффер К.Г. Немцы и другие народы во второй мировой войне//Итоги второй мировой войны. Сборник статей. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1957.С. 505.


Поделиться:


⇐ предыдущая статья в оглавление следующая статья ⇒