⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒

1.19. Хлеба досыта не ели

Мой муж работал бухгалтером на станции. Потом в сельсовете трудился, а после этого его перевели в райисполком. Я у отца была единственная дочь – никогда не работала. А во время войны были хлебные карточки. Как только муж ушел на фронт, карточку у нас сразу забрали. Я осталась одна с двумя дочками – ни работы, ни еды. То пальто сменяю на хлеб, то ещё что-нибудь.

Потом мужа отправили на Дальний Восток, там войны ещё не было. Он оттуда нам посылки присылал. Однажды пришло извещение, а на почте мне вместо посылки дали две старые газеты. Хотя муж в письме сообщил, что девочкам послал тапочки красивые, ещё что-то из одежды. Я ему тогда написала, чтобы он посылки больше не отправлял.

Во время войны я устроилась в детский санаторий и проработала там 20 лет. Сначала меня взяли нянечкой, потом стала сестрой-хозяйкой. А после перевели на кухню поваром. Жили в Усолье. Иждивенцам и детям давали по 400 граммов хлеба по карточкам. Соседка моя работала в швейной мастерской. Нас заставляли пилить ели. А мы их никогда не пилили. В день надо было сделать какую-то норму. Она в снег упадёт, её не видно, а надо все сучья обрубить, очистить ствол, распилить на метровые и сложить. Весной эти бревна приплывут по реке, мы их вытаскиваем на берег, грузим машину, дрова везем в санаторий.

Первое время, когда только начинала работать, пошла в пекарню. Я закончила только четыре класса. Чтобы учиться дальше, надо было ехать в другое село. Так с четырьмя классами неграмотная и прожила. Когда мужа не стало, только тогда подумала, что надо идти на работу, кормить дочерей.

После войны я вышла замуж второй раз. Квартира у меня была – военкомат дал. Девчонок выучили. Старшая закончила медицинский, стала детским врачом. Младшая – фельдшер, работает на «скорой» уже больше 30 лет. Внуки тоже выросли.

Сейчас мне 87 лет. Предки мои жили в Кировской области, там родились. И отец оттуда, и мать…

Отца арестовали, когда ему было 63 года. В областном архиве по делам политических репрессий за номером 26075 хранится его личное дело. Когда я с ним ознакомилась, поняла, что отец арестован по наговору. Свидетель обвинения Рудаков дал показания, что мой отец сказал: «Ведь убили же Кирова, убьют и Сталина». За это его арестовали и осудили на 5 лет. Отправили в Красноярский край.

Мама осталась с нами одна. 27 декабря отца судили, а 6 января маму заставили взять развод. Она собрала нас и уехала на КамГЭС. Когда мы приехали, станция только начинала строиться. Жили мы у брата в бане. Нас из бани не выпускали, пока мать не взяла развод с отцом. Брат очень боялся, что мы – враги народа, и пускал в дом только вечером. Когда мама взяла развод, гонения на неё прекратились. Братья сложились и купили маленький домик на Банной Горе. Там прошло всё наше детство.

Матери было очень тяжело – она в 45 лет осталась одна. Двое старших детей уже учились в городе. А мы – мал-мала-меньше. Мне было 3 года, когда отца арестовали, Любе – пять, старшему брату Александру – 14, сестре Павле – 11. Ещё у мамы было двое детей от первого брака – сын Василий и дочь Нина.

Она рассказывала, когда был Колчак, она пекла хлеб для братьев. Они скрывались в лесу. Но потом маму предали, и начальник приказал её расстрелять. Но конвойный солдат пожалел маму. Довёл до обрыва над Сылвой, выстрелил в воздух и отпустил. Маме пришлось прятаться – до тех пор, пока колчаковцев не погнали. Отца тоже посадили в то время. Его после революции выбрали представителем Сергинского общества. За это 16 февраля 1919 года его белые арестовали, и до конца июня отец сидел в тюрьме. А потом пришли красные и освободили его. Тогда мама с папой и познакомились.

В период НЭПа родители поженились. Обменяли свои дома на один двухэтажный. Внизу была лавка, где мама торговала вином, а папа организовал сельскохозяйственную артель – ремонтировал оборудование. Отец построил мастерскую. Они вчетвером сложились, открыли эту мастерскую, купили токарный и сверлильный станки на Мотовилихинском заводе – и заработали.

А потом пошла волна раскулачивания. И у отца отобрали сначала мастерскую, потом – дом. Мой брат Сашка тогда сильно болел, лежал с высокой температурой, так у него даже подушку из-под головы выхватили. Семью выгнали на улицу, а в нашем доме разместился поссовет.

Отец был способный механик, и его отправили на строительство 19-го завода. Мы жили в бараке, в них были нары, разгороженные простынями. Отец смышлёный, придумал какой-то токарный станок по нарезке труб, за это получил премию. А потом нам дали квартиру в Кунгуре, в самом первом доме на улице Чкалова. А в 1935 году отец попал под арест. И больше мы его не видели.

Отца, когда забрали, увезли в первую тюрьму (ныне СИЗО – ред.). При обыске ничего не обнаружили. Мама отправила отцу посылку с тёплыми вещами, но она пришла обратно, а на ней написано: «Скончался в этапе». Помню, как мама плакала. Это было в 1939-ом или в 1940 году.

Мама ходила на приём к Молотову, когда он был в Перми. Но ей так ничего и не сказали. Не знаю, где отец похоронен. Чтобы найти отца, старший брат Саша убежал из дома. Но его вернули.

Началась война, Сашу забрали в армию. 4 августа 1944 года он погиб в Кракове. Чуть раньше написал, что ходил на «операцию», сдал «фрица» командованию. Его представили к награде…

Когда убили Александра, младший брат, которому было тогда 16 лет, добровольцем ушёл на фронт. И семь лет прослужил в морфлоте. Во время службы встретил свою судьбу, и сейчас живёт в Архангельском крае. Старшая сестра Люба умерла в 1942 году.

Я работала на Пермском домостроительном комбинате, была комсоргом. Потом стала кандидатом в члены партии. Осталась буквально неделя до приема в партию, уже объявление висело на клубе. Вдруг меня парторг вызывает и говорит: «Валя, что же ты скрыла, что ты дочь врага народа?!». Я на собрание не пошла. С первым мужем из-за этого разошлась. Когда его послали на повышение, он пришёл от лейтенанта и заявил: «Что же ты не сказала, что кулацкая дочка, кулацкое отродье?! Ты мне всю жизнь искалечишь». У него отец был преподавателем в военно-авиационном училище. Вся семья – члены партии. И вдруг я – дочь врага народа. У меня от него дочка. Уже внучка заканчивает пединститут…

Когда мы были маленькими, нам никогда не давали путёвки в пионерский лагерь. Даже в детском саду не давали места. Раньше я не понимала, когда нас обзывали «вражатами».

Мама приучила нас к работе с детства. Мы собирали ягоды, грибы, щавель. Продавали всё это у поезда, покупали сахар. Так и жили. В свидетельстве о разводе записано, что мать обязуется воспитать детей сама. Виновным отца она никогда не считала. А если бы уехали с ним, мы бы все там перемёрзли…

Во время войны моего сводного брата Василия забрали в Москву. Оттуда его отправили восстанавливать Липецкий тракторный завод, где он работал главным инженером. Там есть маленький музей в честь него. Сноха отдала свою квартиру. А брат все свои книги оставил заводу. Василий писал какую-то бумагу, в которой отказался от отца, заявил, что не признаёт его. И во время войны, когда приезжал к нам, давал нам подзатыльники и обзывал «вражатами».

На Камской ГЭС мама проработала совсем недолго. Одна женщина оступилась, и маму очень сильно ударило рельсой. Ей оборвало все внутренности. Мама пролежала в больнице полгода, нас на это время забрали соседи. Меня с Любой, как самую младшую, взяла к себе сестра. Мама стала инвалидом второй группы на всю жизнь.

В 1949-ом году нас послали копать картошку в деревню Нагайва, недалеко от Серги. Едет человек на лошади, и нас подвёз. Спрашивает, откуда я такая буду. Говорю, что сама из города, а родители – из Серги, назвала их по имени-отчеству. Он как погнал лошадь, довёз до своего дома и закричал: «Анна, ты посмотри, я тебе внуков привёз! Ты знаешь, чьи это дети?». Я у них прожила два дня, меня кормили шаньгами. Про отца рассказывали, какой он был работящий, на баяне играл. Много хорошего о нём сказали. Вот страховка нашего дома, коровы. Всё, что изъяли, в том числе и посевы. Отца забрали в августе, а в сентябре мать уже уволили с работы как жену врага народа. С этим клеймом нам предстояло жить долгие годы…

 

Поделиться: