1.4. Пережитое

Н. Радзевский¹

Я родился 30 июня 1917 года в семье крестьянина в Белоруссии. Мои предки были потомственными крестьянами. У деда по отцу было четыре сына, мой отец самый младший. В те времена у крестьян существовал обычай: когда один из сыновей женился, отец выделял ему часть Земли из своего надела, помогал построить дом, а также обзавестись всем необходимым в хозяйстве. Такую помощь получили два первыми женившихся сына, а двум, в том числе и моему отцу, не хватило земли из отцовского надела. Тогда отец и его брат Игнат пошли на лесозаготовки, где проработали более двух лет. На заработанные деньги каждый из них купил землю, построили дома, обзавелись всем необходимым для самостоятельного хозяйства. Было это в 1903–1905 годах.

Так жили и трудились до Октябрьской революции 1917 г. и потом до 1929 г. при советской власти. В 1929 году начали раскулачивать так называемых кулаков, раскулачили и моего дядю, отнимали все хозяйство, выгоняли из собственных домов, семьи вывозили в Сибирь и на Урал. Остальных крестьян насильственно загоняли в колхозы. В 1929 году отец также оказался в колхозе.

До вступления в колхоз единоличное хозяйство отца считалось середняцким, в 1930 году под предлогом трехпроцентника у нас отняли оставшееся от сдачи в колхоз хозяйство и семью выслали в Пермскую область Косинский район. Что там пережили вспоминать тяжело, доходили до голодной смерти, жили в бараках, спали на двухъярусных нарах, ели траву, древесную кору, работали на лесозаготовках. Меня и сестру как малолетних зимой 1931г. отпустили на поруки оставшимся на родине родственникам. Так мы оказались в семье старшей сестры, которая была замужем. А родственника мужа нашей сестры, который приехал на Урал, чтобы забрать своего несовершеннолетнего племянника и меня с сестренкой, в 1932 году забрали и осудили к расстрелу.

В те годы мы работали в колхозе, за отработанный день в табеле ставили единицу, а в конце года выдавали на так называемый трудодень по 400–600 грамм зерна низкого качества.

В Белоруссии, на Украине и отдельных областях России в начале 30-х годов свирепствовал голод. От голода, особенно на Украине, умирали люди. Но не дай Бог, чтобы председатель колхоза решился из нового урожая выдать голодающим колхозникам небольшое количество зерна, прежде чем колхоз выполнит план сдачи зерна государству. Такой председатель привлекался к суду по всей строгости закона.

В 1932 году при содействии старшего брата, избежавшего ссылки и проживавшего в те годы на Украине, я поступил сначала на подготовительные курсы в Лесотехнический техникум, который закончил в 1935 г. В 1932 г. на подготовительные курсы в техникум было принято 126 человек. Но к концу учебного года осталось всего 29 человек, остальные разбежались от голода.

В 1935 году я имел постоянную работу техника Старо-Оскольского лесхоза в Курской области. 1938-40 гг. служил в Красной Армии, из них 1939-40 гг. служил в Прибалтике, в Латвии при их капиталистическом строе. На меня большое впечатление произвел уровень жизни в странах Прибалтики.

С начала отечественной войны 1941 года находился на фронте. В июне 1942 г. был дислоцирован на третьей линии обороны для защиты подступов к г. Воронежу. Рота занимала оборону 4 километра, батальон – 16 километров. В случае вынужденного отступления наших войск, они должны были вливаться в нашу оборону, и мы вместе оказываем сопротивление врагу. На вооружении батальона были 45 и 76 миллиметровые орудия, противотанковые ружья, пулеметы, винтовки, но боеприпасов к ним не было даже по одному комплекту.

Наших отступающих воинских частей мы так и не дождались, а пришли немецкие танки, без боя прошли нашу оборону и последовали дальше, а мы оказались в окружении.

Прожил я на оккупированной территории ровно 6 месяцев, работал в том же Старо-Оскольском лесхозе в должности лесничего. В феврале 1943 г. наши войска освободили г. Старый Оскол, меня арестовали. В тюрьме просидел до июля, было закончено следствие, военный прокурор, не найдя основания для моего осуждения, возвратил материал на доследование, но в связи с создавшейся обстановкой на фронте всех содержавшихся в Старо-Оскольской тюрьме, погрузили в вагоны, по 100 человек в каждый, и вывезли в Ныроблаг Пермской области. Здесь и судила меня тройка, дали 10 лет, плюс 5 лет лишения прав.

В тюрьме сидели в камерах, где не было даже нар, лежали на голом полу, плотно примыкая друг к другу. Весной и летом хором просили не еды, а воздуха, а когда везли в вагонах, на станциях, где останавливался наш состав, мы так же хором просили не еды, а воды. От Соликамска до Ныроба расстояние порядка 200 километров. Нас гнали под конвоем пешим ходом, ночевали под открытым небом.

По прибытии на место накормили нас обедом – отваренная цельная пшеница, таранка соленая, вода из речки. Истощенных за полгода в тюрьме, в длинной дороге, в пешем переходе заключенных охватила эпидемия дезинтерии. Для изоляции больных было освобождено два, а потом три барака, каждый день умирали до пяти-шести человек. Я попал в изолятор. В один из дней при обходе больных врач з/к познакомился со мной и наказал зайти к нему на прием в местную амбулаторию, где и оставил меня работать медстатистиком.

До настоящего времени вспоминаю его с большой благодарностью, считаю, что в то самое тяжелое время только он спас меня от верной смерти. Звали его Акоп Саркисович Алавердян. Был он майор медицинской службы, тоже осужденный по статье 58-10 к 10 годам лишения свободы.

Потом я оказался в другом лагерном подразделении, в режимной бригаде, среди 45 человек воров в законе, воришек и хулиганов. Работали на лесоповале, летом на формировке плотов на реке Вишера, зимой выкалывали лес изо льда. В бригаде меня тоже не обижали, а я, пользуясь доверием вольнонаемных мастеров, заполняя наряды на выполненные работы, всегда на максимальную норму хлеба для всей бригады. Только лет через 10, уже будучи на свободе, я узнал, что в режимную бригаду попал по доносу таких же заключенных, что якобы я намеревался совершить побег, чего у меня и в мыслях не было. Я отлично знал, что попытки побега успеха не имели, а беглецов или привозили убитых, а кого приводили и живого, то он на всю жизнь оставался калекой.

Из режимной бригады вызволил меня начальник производственного отдела Ныроблага майор Скукан Василий Иванович. Просматривая личные дела заключенных, он узнал, что я имею специальность техника лесной отрасли. Он предложил мне работу по специальности в одном из подразделений Ныроблага, и потом до конца заключения я работал по специальности. Были два случая, когда оперуполномоченный КГБ за отказ сотрудничать с ним отстранял меня от работы по специальности и переводил в рабочие бригады. Но опять производственное руководство добивалось возвращения меня на работу по специальности.

По освобождении из заключения посетил я г. Старый Оскол, где работал до войны, а также побывал на родине в Белоруссии, но устроиться на работу по специальности оказалось невозможным. Бывшего зека никто не брал.

В 1953 г., имея переписку с товарищем, с которым вместе отбывали срок заключения, я оказался третий раз на Урале уже по собственной воле. Был принят на должность инженера в леспромхоз, находящийся в поселке Орел Усольского района. Через год я работал уже в должности главного инженера леспромхоза.

В 1957 году решил уходить из Леспромхоза, о чем узнали в тресте Камлесосплав в г. Перми, а с руководством треста я был знаком, нас связывали производственные отношения . Меня пригласили на работу в должность начальника Лесосплавного участка в г. Краснокамске, где я и проработал ровно 36 лет, из них 16 лет будучи на пенсии.

1998 г.

1. Николай Семенович Радзевский, 1917 г.р.

⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒