13.16. Спецконтингент в Пермской области (1929–1953)

Отрывки из монографии

Андрей Суслов

Спецпереселение, организованное Сталиным при поддержке Политбюро, сорвало с насиженных мест и унесло в неизвестность сотни тысяч крестьян. Именно депортированные крестьяне на протяжении 30-х гг. составили подавляющее большинство сосланного населения, намного превосходя количественно административных ссыльных, состав которых пополнялся и в 20-е и в 30-е гг.

Тяжелее всего пришлось тем, кого захлестнула первая волна раскрестьянивания зимой – ранней весной 1930 г. На это время пришлось наибольшее число безобразий, неоправданной жестокости, нарушений и без того малогуманных советских законов. В широком масштабе практиковались повальные конфискации «под гребенку», выселения «раскулаченных» в чистое снежное поле «под березку» и т.д. На первую половину 1930 г. приходится большая часть смертей спецпереселенцев первой волны. Во многом это было связано и с непродуманностью концепции спецпереселения высшим политическим руководством, и спонтанностью ее реализации. В 1930 г. основной акцент этой политики ставился на экспроприацию так называемого кулачества, на отрыв его от почвы, где он укоренился, на разрыв его связей и уничтожение влияния на односельчан. Экономический эффект такого мероприятия, разумеется, был отрицательный. Гибельность удара, нанесенного основному товаропроизводителю на селе и сельскому хозяйству в целом, признается подавляющим большинством историков. Сюжет этот достаточно полно раскрыт в историографии. Однако в контексте нашего исследования важно обратить внимание на один нюанс: в 1930 г. политическое руководство страны и соответственно местные власти мало думали и заботились о хозяйственном эффекте от труда спецпереселенцев.

Лишь 18 марта 1930 г. все полпредства ОГПУ получают директиву о выселении «кулацких» семей 1-й и 2-й категории «только при наличии в семье трудоспособных членов»¹. Более полутора месяцев после начала массовых выселений потребовалось, чтобы догадаться сократить огромный поток на спецпоселение детей, стариков, инвалидов, как правило, обреченных на смерть в условиях отсутствия глав семей. Понятно, что это было не запоздалым торжеством гуманизма, а лишь осознанием нерациональности отправки в ссылку нетрудоспособного населения. В том же ключе можно рассматривать шифротелеграмму Г.Г. Ягоды и Г.Е. Евдокимова от 20 апреля 1930 г., разрешающую немедленный «вывоз детей высланных кулаков до 10 лет, возвращаемых родственникам, при наличии согласия родителей»². То есть ОГПУ, исправляя допущенное головотяпство, теперь разрешало спасти детей.

Очевидно, что, начиная кампанию по «раскулачиванию» и выселению крестьян, власть преследовала политические, репрессивные цели: уничтожить крестьянство как социальный слой. Перефразируя известный сталинский лозунг о «ликвидации кулака как класса», можно сказать, что истинной целью сталинской аграрной политики начала 30-х гг. было уничтожение крестьянства как класса.

…Созданная 1 апреля 1930 г. специальная секретная комиссия при СНК «по устройству выселяемых кулаков» под председательством зампреда СНК В.В. Шмидта не могла быстро разрешить возложенные на нее вопросы жизни и труда спецпереселенцев. Тем более, что массовое выселение крестьян продолжалось к тому моменту уже более двух месяцев. Не более эффективно работала специальная комиссия при СНК РСФСР под председательством наркома внутренних дел В.Н. Толмачева, созданная еще раньше – 9 марта 1930 г. для руководства расселением спецпереселенцев.

Поразительная скромность запросов комиссий, на плечи которых легла «забота» о спецпереселенцах, наглядно свидетельствует о наплевательском отношении к людям. Например, 25 июня 1930 г. В.В. Шмидт, обращаясь к И.В. Сталину, запрашивает на хозяйственное устройство уральских спецпереселенцев 3,813 млн. руб. Это означало, что на одного человека причиталось около 20 руб.³. Естественно, что при такой норме невозможно было обеспечить спецпоселенцев достаточным количеством инвентаря, семян и прочими необходимыми вещами.

В конце 1930 г. и особенно во второй половине 1931 г. подход к этой проблеме меняется. Об этом свидетельствует целый ряд постановлений Политбюро ЦК ВКП(б) и Совнаркома, посвященных хозяйственному обустройству спецпереселенцев. Характерно, что именно тогда появляется термин «спецпоселок» – в постановлении СНК РСФСР от 10 декабря 1930 г. «О трудовом устройстве кулацких семей, высланных в отдаленные местности, и о порядке организации и управления специальными поселками». В этом постановлении отчетливо выражена хозяйственно-колонизаторская цель спецпереселения: «Спецпоселки организуются в местностях, где ощущается недостаток в рабочей силе для лесозаготовительных работ, работ по разработке недр, для рыбных промыслов, а также для освоения неиспользованных земель»⁴. 11 марта 1931 г. ЦК ВКП(б) создает для координации действий по «раскулачиванию» и рационализации использования труда спецпереселенцев новую специальную комиссию под председательством А.А. Андреева⁵ (с октября 1931 г. ее возглавлял Я.Э. Рудзутак). Заметим, что степень влиятельности этой комиссии была выше, чем у предыдущих – действовала она под эгидой Политбюро. Все решения Политбюро по спецпереселенцам проходили предварительное обсуждение на этой комиссии.

Региональные партийные и хозяйственные руководители быстро уяснили открывающиеся перед ними перспективы в связи с мобилизационными возможностями использования труда заключенных и спецпоселенцев: это позволяло им выполнять спускаемые «сверху» хозяйственные задания, что при иных обстоятельствах было бы затруднительно. Об этом, к примеру, свидетельствуют следующие строки письма секретаря Березниковского райкома В. Шахгильдяна секретарю Уралобкома И.Д. Кабакову от 26 ноября 1930 г.: «Наш Березниковский район должен заготовить 1,5 млн. куб. м – в 2 1/2–3 раза больше прошлогодней программы, а людей в деревне не найдешь… Снимать с предприятий – рискованное дело… Мобилизую заключенных, ссыльных, кулаков, кого только можно. Думаю всю эту шпану поставить на рубку, а крестьяне вольные со своими лошадьми будут заняты на возке»⁶.

На инициирующую роль уральской властвующей элиты в наращивании мощностей ГУЛАГа еще в 1997 г. обратил внимание канадский исследователь Дж. Харрис. В своей статье «Рост ГУЛАГа: принудительный труд в уральском регионе (1929–1931)» он подчеркивает, что региональные руководители сыграли ключевую роль в разрастании лагерной системы⁷. Харрис утверждает, что уральские руководители убедили партийную верхушку в необходимости пересмотра регионального пятилетнего плана и реализации ряда проектов создания металлургических и машиностроительных колоссов на Урале. Все это естественным образом совпадало с идеей увеличения доли принудительного труда.

…Отечественные исследователи достаточно убедительно показали, что Сталин и его соратники сделали выбор в пользу политики «большого скачка». Поэтому аргументы с мест в поддержку мероприятий курса форсированной индустриализации и коллективизации, сопряженного с раскрестьяниванием и широкомасштабным использованием принудительного труда, воспринимались с благосклонностью. Во всяком случае важно то, что этот курс не был плодом бредовой идеи диктатора, навязанным всей стране, как можно вычитать в некоторых исторических сочинениях. Курс на использование принудительного труда для форсированного социалистического строительства был вполне адекватен устремлениям высшей номенклатуры как на союзном, так и на региональном уровнях.

Действительно, руководство уральской области, засучив рукава, берется за проведение массовой коллективизации. Выступая на втором пленуме Уралоблисполкома, секретарь Уралобкома ВКП(б) И.Д. Кабаков заявил о необходимости скорейшего проведения коллективизации, в частности, потому, что лесная и горнодобывающая промышленность страдают от дефицита рабочей силы, коллективизация поможет освободить избыточную рабочую силу⁸. Развитие уральской индустрии сопровождалось все более и более масштабными запросами на подневольную рабочую силу. В этом контексте упомянем только об одном запросе первого секретаря Уралобкома на переселение 50-60 тыс. «кулацких» семей для развития северных лесных трестов области.

Дж. Харрис точно подметил, что уральская партийно-хозяйственная элита была серьезно озабочена проблемой закрепления рабочей силы на объектах индустриализации. Например, только в 1931 г. из 2700 рабочих, завербованных Уральским металлургическим трестом, 1000 сбежала⁹. Поэтому Дж. Харрис делает вполне логичный вывод о том, что борьба с «утечкой» рабочей силы становится базисом стремлений и требований расширения лагерной системы, исходящих от местных элит¹⁰.

Власти регионов уже в 1930 г. хорошо поняли открывающиеся перспективы использования принудительного труда. С весны 1931 г. работа с запросами региональных властей на рабочую силу была институционализирована в виде деятельности комиссии А.А. Андреева. Многочисленные заявки на спецпереселенцев выносились на рассмотрение комиссии. К примеру, 15 мая 1931 г. комиссия решила переселить на Урал 55 000 «кулацких» семей¹¹. 8 июля 1931 г. комиссия постановила удовлетворить заявки Уралугля на переселение 1000 крестьянских семей в район Кизеловского бассейна и 1100 семей в район Челябинского бассейна¹². 30 июля 1931 г. комиссия предложила ОГПУ «произвести необходимое перераспределение по районам и выселение кулаков» в соответствии с поступившими заявками¹³. В 1932 г. явно просматривается стремление тесно увязать решение политических и хозяйственных задач. Так, комиссия ЦК ВКП(б) по спецпереселенцам, принимая решение «О выселении кулаков» 10 июня 1932 г. (утвержденное Политбюро), предусматривающее выселение до конца года 30-35 тыс. «кулацких» семей, вписывает пункт: «предложить ОГПУ на все количество кулаков, намеченных к выселению, заключить договора с хозорганами на их трудовое использование»¹⁴.

Таким образом, региональная партийная элита уже в начале 30-х гг. стала рассматривать использование труда спецконтингента в качестве необходимой составляющей обеспечения рабочей силой строек социализма. При этом неудачи в организации труда спецпереселенцев делают для уральского партийно-хозяйственного актива более приоритетным использование труда заключенных. Об этом свидетельствует, в частности, содержание докладной записки первого секретаря Уралобкома ВКП(б) И.Д. Кабакова И.В. Сталину от 7 декабря 1932 г., где описывалось тяжелое положение на строительстве Соликамского магниевого комбината. Среди других просьб содержалось и требование, поражающее своей обыденностью, – организовать в Соликамске концентрационный лагерь или трудколонию на 10 тыс. заключенных. Последнее подавалось как необходимое условие пуска предприятия в срок¹⁵.

Заметим, что исполнители на местах, проводя спецпереселение «раскулаченных», наталкивались на противоречивые установки политического руководства: с одной стороны, им предписывалось обеспечить максимальную хозяйственную отдачу от перемещенной рабочей силы, с другой стороны – особый режим содержания и изоляцию спецконтингента. Как сообщал временно исполняющий дела начальника отдела по спецпереселенцам ПП ОГПУ по Уралу Баранов в июле 1931 г., несмотря на то, что «вышестоящими органами, при проведении ссылки кулаков и передачи их для использования на работах хозяйственными организациями были даны указания о том, что последние должны расселяться путем проведения строительства специальных для них поселков, в местах, обеспечивающих спецпереселенцам длительное время работы, отдаленных от населенных пунктов коренного населения: фабрик, заводов, железных дорог, и водных путей сообщения, все спецпереселенцы должны быть изолированы от общения с вольным населением, что их жилищные условия должны отвечать минимальным санитарно-гигиеническим требованиям», все эти указания «почти всеми хозорганами полностью не выполнены»¹⁶.

…Удачный вишерский опыт пришелся как нельзя кстати. После него эксперименты с использованием труда заключенных становятся все более и более масштабными. Грандиозное строительство Беломорканала в 1931–1933 гг. наглядно продемонстрировало мобилизационные возможности и преимущества ОГПУ по сравнению с любым гражданским ведомством¹⁷. С 1932 г. начинается работа с новыми гигантскими объектами: каналом Волга-Москва и Байкало-Амурской магистралью. 300 000 узников ИТЛ для реализации столь глобальных планов ведомству явно не хватало. Принятие закона «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» 7 августа 1932 г., вошедшего в народную память как «закон о пяти колосках», объективно существенно помогало ОГПУ увеличить свои контингенты.

В то же время было бы упрощением утверждать, что власти садили в лагеря столько людей, сколько было необходимо для выполнения хозяйственных планов. Такой тезис иногда встречается в литературе¹⁸. Однако имеются документы, свидетельствующие, что Сталин, по крайней мере первоначально, видел в данном законе прежде всего карательный, а не экономический инструмент. Он требовал от судей максимального применения высшей меры наказания, возможной по закону. Суды же к расстрелу приговаривали лишь небольшую долю осужденных, подавляющее большинство направлялось в лагеря и колонии. Так, в 1932 г. по закону от 7 августа только в РСФСР было осуждено 76 961 чел., из них приговорены к высшей мере – 2588, к 10 годам лишения свободы – 49 360; с 1 января по 1 мая 1933 г. осуждено 81 253 чел., из них к высшей мере – 4183, к 10 годам – 68 329¹⁹. Следующий год дал еще большее число репрессированных: по СССР – 128 160 чел. (по РСФСР – 103 388). Далее волна осуждений по закону от 7 августа спадает. В 1934 г. по СССР осуждено 39 802 чел., в 1935 г. – 12 741 чел.²⁰.

Но даже драконовский закон от 7 августа не мог сразу удовлетворить потребности ОГПУ в рабочей силе. Надобность же в ней была неотложной. Чтобы хоть как-то снять остроту дефицита рабочей силы СНК СССР 25 октября 1932 г. принял специальное постановление, запрещавшее отвлекать лагеря на какие-либо работы, кроме основных объектов.

…Подведомственная ОГПУ система спецпоселений продолжала разрастаться не только количественно. В соответствии с постановлением ЦК ВКП(б), утвержденном 23 апреля 1933 г., на ОГПУ возлагалась обязанность организовать новое подразделение – «трудовые поселения» «по типу существующих спецпоселков для размещения в них и хозяйственного освоения вновь переселяемых контингентов». В трудпоселки направлялись «раскулаченные» из районов сплошной коллективизации, выселенные за саботаж хлебозаготовок и за отказ выезжать из Москвы и Ленинграда в связи с паспортизацией, выявленные на промышленных предприятиях «бежавшие из деревень кулаки», задержанные при очистке западных границ и т.п. Постановление предписывало «контингент вновь переселяемых приравнять во всех отношениях к спецпереселенцам, расселенным в 1930–1931 гг.»²¹. План на 1933 г. предусматривал высылку 550 000 чел. в трудпоселки²². Учитывали трудпоселенцев вместе со спецпереселенцами как одну категорию. Поскольку серьезных отличий в статусе тех и других не было, грань между ними вскоре стирается. Ко всем «прикипает» новый термин, заимствованный из ведомственного делопроизводства: «трудпоселенцы».

…В середине 30-х гг. НКВД стремится обеспечить снабжение спецконтингента по сравнительно сносным нормативам, однако высшее политическое руководство ориентируется на постепенное сокращение этих норм снабжения, на решение государственных проблем за счет подневольных работников. Так, 21 февраля 1935 г. нарком внутренних дел Г.Г. Ягода пишет докладную записку И.В. Сталину и В.М. Молотову, в которой напоминает о своей просьбе полугодичной давности – увеличить отпуск продовольствия и промтоваров заключенным в связи с увеличением их количества. Он указывает на то, что лагерное население постоянно увеличивается и просит утвердить фонды снабжения в соответствии с фактическим наличием 710 000 заключенных и 57 000 охраны, вольнонаемного состава и т.д.²³. Однако просьба удовлетворяется лишь частично. Постановление СНК СССР «О контингентах, снабжаемых по ГУЛАГу НКВД СССР» от 4 марта 1935 г. санкционирует снабжение только 750 тыс. чел., включая 57 тыс. чел. охраны, вольнонаемного состава и т.д.²⁴ Как следует из письма Ягоды Молотову от 23 апреля 1936 г., в первом квартале 1936 г. ГУЛАГ недополучил от наркомата внутренней торговли 45,8% намеченной к отпуску хлопчато-бумажной ткани, 48,9% обуви, 58% шерсти, 60,5% валенок²⁵. Как справедливо замечает исследователь экономики ГУЛАГа М.И. Хлусов, «здесь просматривается сознательная политика ограничения норм потребления, политика, поощряющая руководство НКВД и ГУЛАГа на подобные действия, что вело к физическому истощению заключенных»²⁶.

НКВД, принимая новые контингенты подневольных тружеников, получал и новые хозяйственные задания государственной важности. Помимо уже названных объектов, наркомат занимается строительством Забайкальской, Уссурийской, Горно-Шорской и других железных дорог, заготовкой дров для Москвы и Ленинграда, эксплуатацией Беломоро-Балтийского канала и т.д. С 1935 г. исключительное значение приобретает добыча золота трестом «Дальстрой». В том же году ГУЛАГу поручается еще одно ударное строительство – Норильского никелевого комбината. С 1936 г. на НКВД возлагается строительство шоссейных дорог. Для этого сочли целесообразным создать даже особое подразделение – главное управление шоссейных дорог (ГУШОССДОР).

Без использования труда заключенных и спецпереселенцев уже не обходилась ни одна более или менее крупная стройка. Подневольная рабочая сила уже к середине 30-х гг. составляла настолько значимую долю работников строек и вновь возведенных предприятий, что отказ от использования такого резерва кадров означал бы серьезный поворот в индустриальной политике в целом. К примеру, в 1934–1936 гг. коллектив строителей Соликамского магниевого завода состоял из 900-1200 чел., около половины из них составляли заключенные и спецпереселенцы. Даже в период завершения стройки это соотношение не менялось. В феврале 1936 г. из 1026 чел. было всего 628 вольнонаемных, в марте соответственно – 920 и 545, в апреле – 873 и 519, в мае – 903 и 541. Летом 1936 г., когда все цеха завода вступили в строй, на его площадках продолжали трудиться 1039 строителей, из них 655 вольнонаемных²⁷. Понятно, что отказ от принудительного труда потребовал бы значительных вложений в инфраструктуру, охрану труда и т.п. Причем, в таком случае развитие инфраструктуры должно предшествовать собственно индустриальному строительству.

…В начале 30-х гг. наряду со все большим неофициальным распространением идеи самоокупаемости лагерей и народнохозяйственного использования принудительного труда сильное официальное звучание получает идея «перевоспитания» преступников трудом. Это нашло отражение не только в пропаганде, но и в нормативных актах. Так, в ИТК РСФСР прописывалось, что «среди лишенных свободы обязательно проводится политико-воспитательная работа. Труд лишенных свободы и проводимая среди них политико-воспитательная работа должны служить перевоспитанию и приучению их к работе и жизни в условиях трудового коллектива и приобщению их к участию в социалистическом строительстве»²⁸.

Идею «перековки» вряд ли можно назвать чистым лицемерием. По-видимому, часть государственных мужей хотя бы отчасти уверовала в собственные заклинания. Отсюда – широкое применение зачетов и досрочного освобождения заключенных на строительстве Беломоро-Балтийского канала в 1931–1933 гг. Именно тогда советская пропаганда поднимала на щит лозунг трудового перевоспитания заключенных и захлебывалась от восторга над «первым в мире опытом перековки трудом самых матерых уголовников-рецидивистов и политических врагов». Несколько десятков самых известных советских писателей оставили свои панегирики «перековке» после организованной для них поездки по Беломоро-Балтийскому каналу. «Принятая Государственным политическим управлением исправительно-трудовая политика, сведенная в систему воспитания проповедью единой для всех спасительной правды социализма и воспитания общественно-полезным трудом, – еще раз оправдала себя»²⁹, – восклицал А.М. Горький. «Я полагал, что эта знаменитая перековка людей возникла на единственном и основном мотиве – на желании выслужиться, на желании получить волю, блага и льготы. Я должен сказать, что в общем счете я чрезвычайно ошибся. И я на самом деле увидел перестройку сознания, гордость строителей и удивительные изменения психики у многих заключенных»³⁰, – восторгался М.М. Зощенко. И это только два голоса из слаженного хора 120 авторов знаменитого сборника «Беломоро-Балтийский канал им. Сталина»…

В годы войны система использования принудительного труда в государственных масштабах в целом сформировалась. Уменьшение количества заключенных ГУЛАГа с 1 500 000 в 1941 г. до 700 000 в 1945 г. произошло, прежде всего, вследствие увеличения «текучести» контингента: через лагеря и колонии ГУЛАГа в военное время прошли более 5 000 000 чел., из них около 1 000 000 освобождены досрочно и отправлены на фронт, а 2 000 000 умерли³¹.

С началом войны связана попытка сэкономить ресурсы за счет сокращения расходов на содержание заключенных. Следствием становится резкое падение производительности труда и катастрофическое увеличение смертности лагерников, пик которой пришелся на 1942 г., когда ежемесячно умирало около 50 тыс.³². За этот год в лагерях и колониях умерло около 25% среднегодовой численности заключенных. Опасаясь лишиться значительной части подневольной рабочей силы в условиях ее дефицита, советские вожди были вынуждены позаботиться об улучшении физического состояния лагерных контингентов.

Столкнувшись с нехваткой рабочей силы в годы войны, советское политическое руководство изыскивало одну за другой возможности привлечения к труду новых категорий населения, за счет перевода их в разряд спецконтингента.

В разряд спецпоселенцев попадают целые народности. Самым массовым стало переселение советских немцев. Они, а также финны, чеченцы, ингуши, карачаевцы, балкарцы, крымские татары, калмыки и турки-месхетинцы поголовно выселяются на том основании, что некоторые представители этих народов действовали заодно с гитлеровцами. Ту же судьбу разделили другие национальности, проживавшие на Черноморском побережье и на Кавказе, депортированные частично (греки, болгары, армяне, турки, курды, хемшилы, дашнаки, иранцы)³³. Около 2,4 млн. чел. переселяются не по своей воле. Трудоспособные, как правило, втягивались в сферу принудительного труда.

В числе новых источников решения проблемы дефицита рабочей силы следует отметить и мобилизацию на принудительные работы по национальному признаку. Есть все основания считать призыв в так называемую трудармию особой формой репрессий по национальному признаку, поскольку туда, как правило, попадали советские граждане тех национальностей, которые официально были признаны враждебными советскому народу. Нет ничего удивительного, что львиную долю «трудармейцев» составили советские немцы.

Образ внутреннего врага, внедряемый советской пропагандой в умы советских граждан, несколько видоизменяется. Теперь в этом облике предстают не только «кулаки», «вредители», «агенты иностранных разведок» и контрреволюционеры, но и «народы-предатели». Режиму удается внушить большинству мысль о справедливости и целесообразности депортаций по национальному признаку.

Атмосфера подозрительности, создаваемая вокруг спецпоселенцев-депортированных и трудармейцев, была особенно заметна в годы войны. Вот характерный пример. Директивой заместителя наркома госбезопасности Б.З. Кобулова и заместителя наркома внутренних дел В.В. Чернышева от 18 октября 1944 г. предписывалось использовать спецпереселенцев, как правило, на строительных или подсобных работах. Труд спецпереселенцев в механических цехах предприятий (кроме взрывоопасных) разрешался при индивидуальном решении вопроса о допуске и обеспечении агентурного наблюдения. Кроме того, запрещалось «допускать на работу в промышленные предприятия спецпереселенцев, разрабатываемых органами НКВД или НКГБ по подозрению в шпионаже, вредительстве, диверсионных и террористических намерениях и принадлежности к антисоветским группам»³⁴.

Немалое значение в годы войны имела и спекуляция на патриотических чувствах людей, оказавшихся за колючей проволокой или в спецпоселках. Культурно-воспитательные части лагерей с рвением выполняли поставленную перед ними приказом НКВД в 1943 г. задачу: «… путем широкого проведения массовой политической и разъяснительной работы парализовать влияние враждебно настроенных элементов на основную массу заключенных, вызвать у заключенных чувство патриотизма и любви к Родине и создать у них производственный подъем для выполнения и перевыполнения производственных планов и заданий»³⁵.

Те же цели преследовались в идейной обработке спецпоселенцев и трудармейцев. Надо сказать, что режиму часто удавалось достичь желаемого результата: полуголодные, полураздетые, почти бесправные люди в патриотическом порыве помогали власти преодолевать трудности, часто вызванные преступной политикой этой власти.

Характерны воспоминания Фриды Карловны Граф, которая описывает, как мобилизованные в трудармию немки на следующий день после приезда к месту работы в г. Краснокамск в необустроенном бараке «устроили собрание, на котором приняли решение, что будем работать так, как наши бойцы воюют на фронте, покажем, на что мы способны»³⁶.

1. Там же. Ф.9414, оп.1, д.1944, л.149.

2. Там же. Л.152.

3. См.: Ивницкий Н.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М., 1996. С.230.

4. ГА РФ, ф.р-1235, оп.2, д.776, л.3.

5. См.: Афанасьев В.Г. Труд, жизнь и быт спецпереселенцев на предприятиях топливной промышленности // Российская повседневность 1921–1941 гг.: новые подходы. СПб., 1995. С.5.

6. ЦДОО СО, ф.4, оп.8, д.424, л.69.

7. Harris James. The Growth of the Gulag: Forced Labor in the Urals Region, 1929-31; in: The Russian Review 56 (April 1997), p.266.

8. См.: ГАСО, ф.р-88, оп.1, д.2080, л.218.

9. См.: Harris J. The Growth of the Gulag: Forced Labor in the Urals Region, 1929-31; in: The Russian Review 56 (April 1997). Р.269-270.

10. Ibid. Р.270.

11. РГАСПИ, ф.17, оп.162, д.10, л.51.

12. Там же. Л.116.

13. См.: Горинов М.М. Советская страна в конце 20-х – начале 30-х годов // Вопросы истории. 1990. № 11.

14. РГАСПИ, ф.17, оп.162, д.12, л.106.

15. См.: ЦДООСО, ф.4, оп.10, д.223, л.99-103.

16. Архив УВД Свердловской области, ф.12, оп.1, д.8, т.1, л.5об.

17. См.: ГУЛАГ в Карелии. Петрозаводск, 1992.

18. См. например: Гвоздкова Л.И. История репрессий и сталинских лагерей в Кузбассе. Кемерово, 1997. С.5.

19. Наше отечество. Ч.II. М., 1991. С.300.

20. См.: Рассказов Л.П. Карательные органы в процессе формирования и функционирования административно-командной системы в Советском государстве (1917–1941 гг.). Уфа, 1994. С.241.

21. Экономика Гулага и ее роль в развитии страны, 30-е годы… С.31-32.

22. См.: Хлевнюк О.В. Принудительный труд в экономике СССР // Свободная мысль. 1992. № 13. С.77.

23. Экономика Гулага и ее роль в развитии страны, 30-е годы… С.35-39.

24. Там же. С.40.

25. Там же. С.41-44.

26. Там же. С.7.

27. См.: ГАСО, ф.554, оп.1, д.818, л.4-6.

28. ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918–1960… С.73.

29. Беломоро-Балтийский канал им. Сталина. М., 1934. С.11.

30. Там же. С.323.

31. Там же. Ф.9414, оп.1, д.1155, л.1-3; Советское общество: Возникновение, развитие, исторический финал. Т.2. М., 1997. С.216.

32. Иванова Г.М. Указ. соч. С.110.

33. Предвоенные и военные депортации по национальному признаку подробно рассмотрены в литературе. См.: Герман А.А. История республики немцев Поволжья в событиях, фактах, документах. М., 1996; Полян П.В. Не по своей воле… М., 2001; Бугай Н.Ф. Л. Берия – И. Сталину: «Согласно Вашему указанию…». М., 1995; Он же. Социальная натурализация и этническая мобилизация (опыт корейцев в России). М., 1998; Бугай Н.Ф., Гонов А.М. Кавказ: народы в эшелонах (20-60-е годы). М., 1998 и др.

34. ГА РФ, ф.9401, оп.1а, д.172, л.113.

35. Там же. Ф.9414, оп.1, д.77, л.102.

36. Краснокамская звезда. 1991. 31 авг.

⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒