| ⇐ предыдущая статья | в оглавление | следующая статья ⇒ |
2.48. Сиротские слёзы
Мой папа, Александр Васильевич Просвирнин, родился 30 марта 1894 года в селе Сивинское, Тойкинской волости, Сарапульского уезда, Вятской губернии. Сын крестьянина хлебопашца и кузнеца. В семье было пятеро мужчин (дедушка, отец, три сына) и три женщины (бабушка, мать, дочь). Папа, самый старший из сыновей, помогал отцу в его тяжелом деле – с тринадцати лет работал в кузнице молотобойцем, ещё раньше взялся за соху.
В семь лет он поступил в четырехлетнюю приходскую школу, окончил её, но в свободное от тяжелого крестьянского труда время продолжал обучаться самостоятельно с помощью сельской учительницы. Желание учиться у него было постоянно и неистребимо. И еще – постоянная тяга к искусству. Моя старшая сестра Галина помнит, что у папы был прекрасный голос. Где он в селе учился музыкальной грамоте и игре на инструменте? Тяга к искусству привела его на Екатеринбургские курсы певческой грамоты, хорового духовного и светского пения, которые он окончил 7 июля 1914 года.
А уже в середине января следующего года папу призвали на военную службу и с Сарапульского сборного пункта отправили в Петроград, в запасной батальон лейб-гвардии Павловского полка. Шла первая мировая война. Папа прошел военную подготовку, получил чин ефрейтора. И подал докладную командиру роты с просьбой дать ему возможность, пока батальон стоит в запасе, подготовиться к сдаче экзаменов за курс гимназии. Разрешили. Всего через полтора месяца он успешно сдал экзамены. А еще всё то время, пока полк стоял в запасе, папа пел в хоре Петроградского оперного театра. Сохранилась фотография, на которой он в театральном костюме. Когда всё успевал?
17 мая 1916 года его отправили в действующую армию, в самое пекло войны. Идут кровопролитные бои. За взятие заставы под городом Корытиным Волынской губернии 20 октября 1916 года папа награждён Георгиевским крестом 4 степени. Он ранен, но вскоре возвращается на боевые позиции. 23 ноября 1916 года ему присваивается звание унтер-офицера, после чего он становится командиром взвода. 23 декабря 1916 года получает Георгиевский крест 3 степени.
В сражении под Корытинским лесом его контузило. После лечения вновь возвращается в действующую армию. За боевые отличия произведен в первый офицерский чин – прапорщика. Однако контузия дала о себе знать. Почти весь 1917 год пришлось провести в госпиталях Казани, потом Перми. В январе 1918 года по состоянию здоровья папу освободили от воинской обязанности. Он вернулся домой в село Сивинское. Там и женился на своей подруге детства и юности Анастасии Волковой – нашей будущей маме.
В 1919 году папу, несмотря на болезнь, призывают в Красную Армию. Он принимает участие в борьбе с Колчаком и доходит до Иркутска. Потом получает направление в штаб главнокомандующего вооруженными силами Дальневосточной республики, где назначен на должность начальника хозкоманды штаба.
Мама вслед за отцом прибыла сначала в Иркутск, где родилась моя старшая сестра Галина. Вскоре папу перевели в Читу. Мама и новорожденная Галя последовали за ним.
Однако контузия продолжала давать знать о себе. Здоровье его ухудшалось. В 27 лет он заболел эпилепсией. Папа не сдавался, продолжал служить. Но 2 июля 1921 всё же был вынужден уволится из армии по состоянию здоровья. Но и после этого до конца жизни был верен своей дивизии, оставаясь в ней вольнонаемным служащим.
В Чите в семье Александра Васильевича и Анастасии Петровны Просвирниных появились на свет еще четверо детей: Геннадий в 1922-м, Лидия в 1924-м, Ольга (автор этих строк) в 1926-м, Евгений в 1929-м. Квартира у нас была большая, трёхкомнатная. Семья жила дружно и интересно. К нам приехали мамины родители, бабушка и дедушка, помогали растить нас. Папа старался не поддаваться болезням, как и прежде, пел в театре, теперь уже Читинском. В доме часто бывали гости, люди высокообразованные и интеллигентные – сослуживцы и друзья папы.
А какие бывали у нас ёлки в Новый год и Рождество! Родители и мы готовили всем подарки, проводили викторины, давали концерты, а потом все вместе пили чай со сладостями. Хотя я была маленькая, но в памяти осталось многое: ласка и доброта мамы и папы, без криков и наказаний. Отец устраивал игры, спектакли, учил красиво читать, петь, играть на фисгармонии. И заботился о нашем разностороннем воспитании – нравственном, эстетическом, физическом. Галина и Геннадий учились в средней школе и в музыкальной. Мы, младшие, учились пока дома.
Чита – небольшой город, многие здесь знали наших родителей, уважали их, относились с почтением.
Как гром среди ясного неба – 8 января 1931 года поздно вечером раздался стук в дверь. Мама открыла. На пороге двое мужчин в длинных черных пальто. Они потребовали: «Просвирнин Александр Васильевич, одевайтесь!». Мама вывела нас в гостиную. Папочка брал каждого из нас на руки, целовал и говорил: «Я скоро вернусь». А маме: «Настенька, не беспокойся, я не виновен, разберутся и я приду». Папа НЕ ВЕРНУЛСЯ. Страх охватил маму, бабушку и дедушку. А мы, малыши, конечно, ничего не понимали. Какие-то дяди куда-то увели нашего отца, доброго, умного, красивого. Почему?!!!.
Что было потом, после ареста папы, я знаю со слов сестры Галины и мамы, ведь мне тогда было всего лет пять. На следующий день, 9 января, подъехали сани, и не одни. Всё, что было в доме, забрали и вывезли: все пять детских кроваток, мебель, фисгармонь и другие вещи. Нас выбросили из квартиры на улицу. Началась страшно тяжелая жизнь: ни жилья, ни запасов одежды, а на улице сибирская зима. Холодные, голодные бродили мы с мамой по городу. Мама брала на руки самого младшего ребенка – Женю, меня за ручку. Галина держала за руки Гену и Лиду. Бывшие друзья отвернулись, как от больных чумой, боялись, что с ними будет то же самое. Но все-таки находились и те, кто, несмотря на страх, проявлял доброту. Кто-то тихонечко подкормит, кто-то пустит переночевать.
Мама тайком от нас постоянно навещала папу в тюрьме и получала от него записочки. В последней записке папа написал: «Милая Настенька! Принеси мне пару белого белья (это означает расстрел – О.К). И прошу тебя, дай детям образование, береги себя. Целую всех. Ваш папочка». Вскоре в местной газете появилось сообщение, что 23 февраля 1931 года расстреляны пять «врагов народа», обвиненные по ст. 58/7. Среди них был и наш папа. Все пятеро из одного учреждения. «Судьи» не побоялись Бога, арестовав папу в Рождество, и расстреляли его, защитника Отечества, 23 февраля, в День Красной армии и Флота, как будто специально глумясь над самим значением этого праздника.
Папы не стало в 37 лет, а мама в 35 осталась вдовой с пятью малолетними детьми без каких-либо средств к существованию. Наверное, те, кто творил произвол, думали: уничтожим одного умного человека, погибнут и его наследники. Но мы выжили.
В апреле нас пустила пожить одна женщина. То ли флигель, то ли банька где-то на окраине Читы. Но я помню, что там было тепло и сухо. Хоть какая-то крыша над головой! В этой хибарке жили всемером. Все дети переболели свинкой и корью. Лечил нас доктор по фамилии Мухортов, один из тех немногих, что не отвернулись от нас. Помню его седенького с трубочкой. Он тайно по вечерам приходил к нам, приносил лекарства, гостинцы. Мухортов всегда поддерживал морально и материально нашу семью. Даже в это страшное время мир был не без добрых людей!
После извещения о расстреле папы дедушка, Петр Григорьевич, пошёл по окраинам Читы в лес – хотел найти общую могилу, где мог быть захоронен отец. И вдруг перед ним охранники с оружием в руках: «Куда? Что надо? Уйди или пристрелю!». Дед постоял и ушел. Может быть, там и было место захоронения расстрелянных.
Наступила весна. В районе, где мы жили прежде, появляться было нельзя, нас оскорбляли, бросали вслед палки, камни и кричали: «Уходите, дети «врага народа»!». Обездоленные, униженные, мы поняли: больше оставаться в Чите нельзя. Мама со своими родителями приняли решение переехать с семьей в Пермь, к бабушкиному брату Максиму Семёновичу Никитину. Семья у него была большая, но обеспеченная. Мама извещает его письмом: «Александр Васильевич умер. Просим принять у себя». Дядя даёт согласие. Взрослые и нам сказали, что папа умер в больнице от воспаления легких и поэтому переезжаем в Пермь.
И вот мы – мама с бабушкой и пятеро детей – едем в поезде. Хорошо помню, как объезжали озеро Байкал. Смотрели, прильнув к окну. С собой у нас, по сути, не было ни еды, ни денег. На вокзалах можно было бесплатно брать кипяток, так мы и питались семь суток.
Вот, наконец, Пермь! Мама с бабушкой выводят нас, едва живых, из вагона. Им тяжело. «Ну, вот и доехали эти умненькие воспитанные дети», – говорили, прощаясь с мамой, попутчики.
Дом дяди оказался очень тесным. Пока было тепло, жили в сенях в кладовке. Но наступила холодная осень. Добрая семья Офрихтеров (они жили на первом этаже этого же дома) приютили Галину, Геннадия и Лидию. Какие прекрасные люди! Как они помогли нашей семье! А я, мама, Женя и бабушка продолжали жить в кладовке. Кутались во все, что можно было найти. Иногда грелись на кухне.
Мама всё время ищет жилье для нас. И, наконец, находит десятиметровую комнату в подвале. В ней разместились мы все восемь человек! Несмотря на такие бытовые условия, старшие дети Галина и Геннадий пошли в школу. Золотые руки мамы переделывали старые вещи, которые отдавали родственники, и мы, дети, выглядели вполне прилично. Про папу никто из соседей не спрашивал, и слава Богу.
В голодные 1932–1933 годы мама нашла работу кладовщицей на Дзержинском заводе (тогда он назывался сепараторным), написав при поступлении в автобиографии, что муж умер в 1931 году в Чите. Только так ее могли принять. Маминого заработка на всех не хватало. Тогда были введены так называемые заборные книжки. На них выдавали сухие серые галеты вместо хлеба.
Одна из работниц завода предложила в 1933 году переехать в ее одноэтажный дом. Детям выделили комнату на 2 окна, а мама с бабушкой разместились в кухне. Несмотря на трудности, мамочка идёт учиться, заканчивает семь классов, потом поступает на курсы медицинских работников – и это всё, работая на заводе. А в 1934 году она перешла в больницу и трудилась там до выхода на пенсию.
1935 год – огромные очереди за хлебом. Бабушка с вечера занимает очередь, а в шесть утра приходит и будит нас: «Лида, Лёля (Лёля – это я, Оля), Женя, вставайте! Пора за хлебом». Мама получала всего 60 рублей в месяц. Сахар покупали только с получки. Бабушка наколет малюсенькие кусочки, так и пили чай – вприкуску и вприглядку. Масла сливочного в доме не бывало, только маргарин. Мама мужественно держалась, и нас приучала к труду и терпению. Мы не стонали и не просили ничего.
Четверо детей учились в школе. Маме краснеть за нас не приходилось. О папе она по-прежнему ничего не рассказывала. Боялась, что, узнав правду, мы поделимся ею с кем-нибудь. Только потом мы узнали, как сильно она любила папу, как поклялась себе, во что бы то ни было исполнить просьбу мужа – дать всем детям образование. И напрягаясь из всех сил, выполняла его завещание. Галина и Геннадий после девятилетки пошли учиться на рабфаки – там хоть небольшая, но стипендия. А после поступили в институты.
1939 год. Галина учится в пединституте, Геннадий – в мединституте. Мы, младшие, ходим в школу. Питание скромное. Нас, сестер, мама научила рукоделию, и мы вышивали «в люди» кофточки, платьица. Сменили маленькое жилье на большее по улице Кирова. Правда, это полуподвал, но всё же просторнее.
Постепенно, жизнь налаживалась. Но 22 июня 1941 года грянула Великая Отечественная война. Вспоминать о ней больно и тяжело. Геннадия с четвертого курса мединститута забирают и отправляют в Куйбышевскую военную медакадемию (ныне город Самара). После ее окончания в 1942 году, он получает звание капитана медицинской службы и направляется хирургом в полевой госпиталь на Курскую дугу. Сохранились его письма с фронта, в которых было много тепла, любви к бабушке, маме и всем нам. После двух ранений и контузии его комиссовали. Вернувшись в Пермь, занимает ответственные должности заведующего отделением, главного врача больницы. Голодное, полное лишений детство и война дали знать о себе. В 66 лет Геннадий ушел из жизни.
Старшую сестричку Галину после окончания филфака отправили корреспондентом какого-то издания на юг страны. Там она заболела и вернулась в Пермь. Закончила курсы медсестер, всю войну работала в госпитале. После войны Галина закончила пединститут, преподавала русский язык и литературу. В 2003 году моей старшей сестрички тоже не стало. Но она успела сделать главное. Это именно она сумела добиться правды: связалась с Читинской прокуратурой и узнала о судьбе нашего папы, получила документы о его реабилитации.
Но об этом расскажу позднее. А сейчас вернусь в тяжелые военные годы. В 1942-м, после окончания десятилетки, сестра Лида поступает в мединститут. Голод, холод, нужда, худенькая одежда и обувь не помешали ей закончить учебу и стать потом лучшим специалистом-эндокринологом Перми. Все годы проработала в областной клинической больнице. Но пережитые тяготы сказались и на ее здоровье, в 62 года нашей Лиды не стало. Это была большая потеря не только для нас, ее родных, но и для пациентов.
Теперь немного о себе. После окончания семи классов в 1942 году, я пошла работать на оборонное предприятие – Пермский центральный телеграф. Получила специальность телеграфистки-бодистки. То есть освоила буквопечатающий аппарат Бодо, названный так по имени его французского изобретателя Жана Бодо. Этот аппарат позволял передавать по одному проводу одновременно несколько телеграмм в обоих направлениях. Текст принимаемой телеграммы изображался не тире и точками, а обычными буквами. Очень ответственная была работа. Мне, четырнадцатилетней девчушке, приходилось трудиться по шестнадцать часов в сутки без выходных. Зато и хлебушка уже не по триста граммов в день получала, как прежде, а по пятьсот и еще зарплату.
Но меня одолевало желание учиться. Решила поступать в нефтяной техникум. Но бывшие мои учителя звали обратно в школу. Я вернулась, проучившись в техникуме всего месяц.
Телеграф и техникум потеряли меня, и передали дело в прокуратуру. За уход с оборонного предприятия грозил трибунал. Пришлось вернуться на телеграф. Руководство сделало для меня, как несовершеннолетней, некоторое послабление: предложили такой график работы, который позволял учиться в школе. Итак, с шести до двенадцати часов я работала на телеграфе. С половины второго до половины девятого вечера – занятия в школе. После них выполняла домашние задания при свете керосиновой лампы. Электричества-то не было. А еще успевала активно участвовать в общественных делах.
Директор школы А.С. Шикунова, заметив мои организаторские способности, добилась через райком комсомола (к тому времени я была уже комсомолкой) перевода с телеграфа в школу старшей пионервожатой. Так я училась и работала. Хоть было сложно, но справлялась, потому что работа с пионерами и комсомольцами захватывала меня. Мы с ребятами шефствовали над госпиталями, помогали одиноким обездоленным пожилым людям, готовили посылки для фронта, проводили встречи с фронтовиками. Кроме того, по графику райкома комсомола работали на предприятиях. На паровозоремонтном заводе имени Шпагина выгружали из вагонов детали для ремонта паровозов. В грузовом порту занимались разгрузкой барж. На Перми-I, когда прибывал поезд с ранеными, переносили их на носилках в эвакогоспиталь, который находился в здании вокзала.
Школа отапливалась дровами. Когда дрова заканчивались, мы шли на берег Камы, вырубали вмерзшие в лед бревна и, вбив в них предварительно большой гвоздь, цепляли веревку и тащили в гору через железную дорогу по улицам Осинской, Орджоникидзе и дальше к школе. Это напоминало картину Репина «Бурлаки на Волге». Все тяжелые работы учителя и ученики выполняли вместе. Жизнь была очень нелёгкой, но мы все надеялись на Победу. И она пришла!
В школе я проработала до декабря 1946 года, хотя уже с сентября стала студенткой исторического факультета Пермского педагогического института. После окончания института работала учителем и завучем в школах до самого выхода на пенсию. Кроме того, постоянно занималась общественной работой: возглавляла районный комитет профсоюза учителей, совет ветеранов педагогического труда.
Самый младший брат, Женя, не видевший детства, худенький, болезненный, после седьмого класса пошел работать на завод. Затем окончил авиационный техникум. Служил в армии офицером в авиационных войсках. После вновь работал на заводе и учился в институте. Позднее преподавал в школе, а потом на курсах.
Итак, мама свой долг перед папой выполнила – дала всем пятерым детям высшее образование, сделала нас настоящими людьми. Мы считаем её героиней. А ей и официально это звание присвоили, вручив медаль «Мать – героиня» вместе с медалью «За доблестный труд в годы войны».
Где-то в 80-х годах минувшего века мама, наконец-то, рассказала нам о том, что папа в Чите не умер, а был расстрелян по чьему-то ложному доносу. Мама вспоминала, как она перенесла всё это, как хранила тайну от нас, чтобы не испортить нам жизнь. И тут же все детские воспоминания и картинки из жизни встали перед моими глазами так ярко, что захотелось зажмуриться, спрятаться, как маленькой, в подол маминой юбки, чтобы всего этого не было, вернуться в то время, когда папа был с нами. Но прошлого, увы, не вернуть. Я перечитывала характеристики папы, написанные при его жизни в разные годы, где говорится о нем, как о честном, добросовестном, порядочном человеке. И не понимала, кому было выгодно это преступление.
Однажды, незадолго до маминой смерти, мы, три сестры, сидели возле неё. Мамочка попросила достать сумочку, подаренную ей папой в Чите. Там, в платочке, завязанном узелком, хранились десять папиных записок из тюрьмы. О них мы до этого ничего не знали. Читаем, плача, одну за другой. В каждой нежные слова для мамочки и всех нас. В каждой папа просил маму беречь себя и детей, говорил, что скоро будет дома и всё наладится. И вот последняя, десятая записка, та самая, с просьбой о чистом белье, из которой мама еще давным-давно поняла: расстрел! Её читать было особенно тяжело. Мама попросила, когда умрет, положить эти записочки ей в руку. 53 года она хранила их, как зеницу ока, и ушла в иной мир в 1984 году с любовью к папе.
Именно с этого времени старшая сестра Галина начала искать правду об отце. Она много раз писала в различные инстанции в Читу, пытаясь узнать хотя бы, где он похоронен. И только в 1990 году мы получили свидетельство о его смерти. Позднее нам прислали из Читы справку о реабилитации папы, мамочки и пятерых детей.
Тяжёлая участь постигала все семьи незаконно репрессированных. Их родным и близким был нанесён такой моральный и материальный ущерб, который никогда не восполнить. Чем измерить сиротские слёзы, безрадостное детство и изувеченную молодость детей «врагов народа»? Ничем.
И всё же уничтожить народ организаторам преступных репрессий не удалось! Это доказано хотя бы на истории отдельно взятой нашей семьи. Она не просто выжила, несмотря на нечеловеческие мучения. Дело моих родителей – честный труд на благо общества – продолжили мы, их дети, а также наши дети и внуки. Они тоже получили образование, приносят пользу обществу. И это уже победа, маленькая победа над авторами чудовищного террора!
Я узнала, что в Перми действует общество, защищающее жертв политических репрессий. Почувствовав потребность активно помогать тем, кто пережил ГУЛАГ, я пришла в Пермское областное (теперь – краевое) отделение международного общества «Мемориал», вступила в Ассоциацию жертв политических репрессий. И вскоре меня избрали председателем совета Дзержинского районного отделения «Мемориала».
В то время в нашем районном отделении насчитывалось пятьсот членов. Я знала каждого по имени-отчеству, знала, когда репрессирован, каковы условия его жизни, его беды и радости. Этим людям, по чьим судьбам прокатилось тяжелое колесо репрессий, особенно были нужны доброта и милосердие. Я старалась дать им это. Наш совет работал активно. Главной моей заботой было – помочь каждому незаконно репрессированному вернуть честное имя, добиться реабилитации. Было написано не меньше 130 писем от имени репрессированных в города России и СНГ с просьбой выслать необходимые документы. Я рада, что смогла помочь стольким людям.
А еще наш совет оказывал жертвам политических репрессий материальную помощь, пусть совсем небольшую, но такую необходимую. Мы помогали людям получать направления в госпиталь и больницу, выделяли деньги на гостинцы для больных, на лекарства, на подарки к юбилеям. В трудные 90-е годы добивались от спонсоров благотворительной помощи продуктами. Больным и престарелым членам «Мемориала» разносили эту помощь по домам. Репрессированные благодарили нас за заботу.
Сдав полномочия председателя районного совета, я не рассталась с «Мемориалом»: помогаю новому составу совета разрешать какие-то проблемы, что-то подсказываю. В общем, помогаю, как могу. Вот уже двадцать лет «Мемориал» – моя жизнь! Вместе с ним живу по законам нравственности, законам совести.
И сейчас я не в стороне от активной жизни. К 65-летию Победы в Великой Отечественной войне вышла небольшая книга «Так мы жили», написанная теми, кто трудился во время войны в Молотове (нынешней Перми). Там опубликована и моя статья, ведь мне есть что рассказать о тех годах. В июле 2010-го я приняла участие в Фестивале «Женщины города Перми» и стала финалисткой в номинации «Источник доброты». В сентябре 2010-го в журнале «Мы – земляки» вышла статья об истории нашей семьи. Я и впредь, сколько хватит сил, буду помогать «Мемориалу» раскрывать темные страницы истории бывшего СССР, чтобы никогда в нашей стране не повторились политические репрессии.
Поделиться:
| ⇐ предыдущая статья | в оглавление | следующая статья ⇒ |
