⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒

2.49. Как арестовывали «меньшевиков» в Очере

Ночью с 19 на 20 февраля 1938 года в районном городке Очёр арестовали сразу 19 человек. Среди арестованных оказались учительница и два попа. Рядом с этими образованными (по меркам того времени) арестантами оказался и Николай Андреевич Бурдин. 13 мая он был осужден, а 14 мая расстрелян. Почему в такой спешке осужден и расстрелян Николай Андреевич? Что за человек он был? Чем он мог оказаться неугодным режиму?

Одиннадцатилетний Олег и девятилетняя Лиза, проснувшись, наблюдали с печи, как арестовывают их отца. Они видели, как по комнате ходили несколько дядей и рылись во всех ящиках. Что искали, дети не поняли. Лиза, теперь Елизавета Николаевна, вспоминает, что она больше всего не хотела, чтобы взяли альбом с заставками из картинок, который лежал в ящике стола вместе с какими-то другими бумагами. 20-летнего Ефима дома не было: он работал в пригороде.

15-летняя Валентина также ничего не поняла. Через какое-то время тайком написала в Пермь письмо, в котором спрашивала, где её отец. Она уже успела забыть о письме, когда мать получила повестку с требованием, чтобы дочь явилась в милицию. Когда перепуганная Валентина пришла в отделение, её стали спрашивать в подробностях, что писала и почему писала. И только потом сказали, что отец осужден на 10 лет без права переписки и отправлен на Соловецкие островки. Так и сказали: «На Соловецкие островки». Возможно, это была такая присказка у милицейских работников…

Николай Андреевич не имел определенного места работы, занимался тем, что подвернётся: малярил (был первоклассный маляр), столярничал, собирал утиль, клеил для почты конверты, делал для магазинов бумажные кульки, набивал сигаретные гильзы табаком. Но за это, как говорится, не судят. Более подозрительной могла оказаться его активность иного рода, так и оставшаяся неизвестной его детям.

Он много куда-то писал. По словам Валентины, писал даже самому Сталину. Уже после ареста на его имя пришло два письма из газеты «Звезда». Этот факт может свидетельствовать о чем угодно. Например, об уровне грамотности Николая Андреевича. Или об активной гражданской позиции: он, видимо, сообщал газете о каких-то недостатках, критиковал кого-то. В противном случае газета не вела бы с ним переписку. Но при аресте еще нашли, якобы, какую-то книгу то ли Бухарина, то ли Троцкого.

О том, что Николай Андреевич был человеком начитанным (хотя образование было, как у большинства, начальное) говорят не только его переписка, но и сохранившиеся книги. Дети (Лиза, Валя) помнят, что у него хранились газеты «Нева» еще царского времени. В частности, запомнилось, что эти многостраничные газеты были из хорошей бумаги. Хранились толстенные журналы «Вестник знаний». Запомнились какие-то журналы, вверху каждой страницы которых была изображена кудрявая головка мальчика, обвитого змеем. Дети помнят два ящика с книгами: деревянный, обитый железными полосками, и железный.

В железном хранили сначала бельё и всякие куски материи, из которых Валентина шила своей малолетней сестре платья и что-то брату. Книги в нем стали храниться уже после переезда на новое место жительства и ареста отца.

В отличие от Николая Андреевича его жена Анна Афанасьева была неграмотной. Например, она спрашивала у детей год своего рождения, так как не знала чисел. Ей говорили, что родилась в тот год, когда выпали «три восьмерки». И при записях она повторяла таким же образом: «три восьмёрки», то есть в 1888 году.

Николай Андреевич вел дневник. Однажды Лиза тайком открыла ящик и прочитала запись, в которой описывается самоубийство Морозова, не то председателя горисполкома, не то секретаря партийной организации. Интересно, почему сотрудники НКВД такие важные улики оставили? Не нашли? У отца и старшего сына Ефима, как охотников, было по ружью. При обыске их конфисковали. Впоследствии, после реабилитации, за одно ружье выплатили 85 рублей.

Как говорится, «основания» для ареста Николая были. Стоило только преподнести находки соответствующим образом. Ведь потребность в поимке «шпионов» у НКВД всегда была.

…В семье Николай Андреевич был строг, но семью любил. По праздникам даже детям давал «помаленьку кагорчику» и дарил обновки. И дети помогали ему: они помогали клеить и сушить на печи конверты, набивать табаком сигаретные гильзы. Николай Андреевич не был бездумным растратчиком, жил бережливо, любил запас и учёт. В специальном ящике у него нередко хранились «про запас» буханки хлеба. А в дневнике он вел записи о покупках и соответствующих затратах. В свободное время, если оно было, любил читать книги. Эта любовь передалась и детям.

Незадолго до ареста Николай Андреевич начал строить новый дом. В поле рядом с городом рубил сруб. Сейчас там стоят жилые дома. В срубе у него дети видели гипсовую скульптуру Ленина. Зачем она там хранилась? Видимо, были какие-то порывы души…

Подготовив сруб, Николай Андреевич продал дом, в котором жили. Деньги нужны были для окончания строительства. Для временного проживания купил маленькую избушку уже в самом Очёре. Перевезли туда срубы и уже подготовили в огороде место для постройки. Но последовал арест.

Непосредственной причиной для него, якобы, послужил донос. Но в справке, выданной нам УКГБ, причины ареста определены иначе: Бурдин Николай Андреевич «арестован по подозрению в том, что он проводит контрреволюционную деятельность». Весьма характерная для того времени формулировка: «арестован по подозрению». Вот так: не задержан, а сразу арестован. И арестован не по обвинению, а всего лишь по подозрению. То есть, арестованным мог быть любой человек без всякой причины, а всего лишь по подозрению.

В чем выражается «контрреволюционная деятельность» – в справке не расшифровывается. Но далее указывается, что «в ходе следствия... был обвинён в том, что он является участником контрреволюционной меньшевистской организации».

Следственные органы, сами того не замечая, в этой справке признали свою слабость. Меньшевистские организации в 1938 году не могли бы существовать даже в самых захудалых городишках. Как бы то ни было, тройкой УНКВД по Свердловской области Бурдин Николай Андреевич приговорен к высшей мере наказания, то есть расстрелу.

В ходе проверки 1956 года было установлено, что материалы следствия сфальсифицированы, хотя это ясно и без всякой дополнительной проверки. Без всякой причины пострадал невинный человек, и под угрозой оказалась жизнь его детей.

Арест одного человека в масштабах страны – не велика потеря. Но для конкретной семьи потеря кормильца – катастрофа. И вопрос состоит не столько в том, кем и какими вырастут дети, а вообще, вырастут ли, выживут ли.

После ареста отца-кормильца остались мать Анна Афанасьева с малолетними детьми Олегом и Лизаветой. Сначала еще жили за счет старых запасов. Являясь старшим в семье, Ефим хотел все-таки закончить строительство дома. Но с началом войны его призвали в армию. В октябре 1941 года Ефим пропал без вести. Наступили не просто трудные – тяжкие времена. Валентина стала ходить по окрестным деревням (Пестерево, Малахово и другим селам) просить милостыню. Иногда с ней ходили и младшие Олег с Лизаветой. Крапива стала естественной приправой в еде.

В мае Валентина уехала в Пермь. В 1942 году срубы пришлось продать школе под «кипятильню», она прослужила потом многие годы.

Мать, Анна Афанасьевна, работая техничкой в школе, упала со строительных лесов, и в 1943 году умерла. Дети выживали, как могли. Попрошайничали по окрестным деревням. Однажды зимой, когда уже совсем нечего было есть, они собрали в снегу выброшенную испорченную лапшу, и съели её. Олег приворовывал хлеб, картошку, или другие продукты на колхозном рынке. Все приносил домой, сестренке.

Вскоре Валентина позвала Олега в Пермь работать на заводе, куда его приняли охранником. Нужда и голод не способствовали формированию у Олега (как и многих его сверстников) высоких идеалов. Питания не хватало, вскоре он продал простыню из общежития. Боясь наказания, скрылся в штольне, где на горячих трубах зимовали ребята-ремесленники, совершил прогул на работе. Это в условиях военного времени было серьезным преступлением. Милиция вытащила его из штольни, он отсидел срок в тюрьме. Про тюрьму Олег не рассказывал, только говорил, что там над ним издевались.

Валентина до отъезда успела закончить семилетку, а после ареста отца ещё два класса педучилища. В Перми устроилась на завод им. Калинина. Не успела и поработать, началась война. Валя пошла в отдел по найму с просьбой отпустить ее домой. На это начальник Степанов стукнул кулаком по столу: «Вы что, в куклы приехали играть?» И Валя осталась на заводе.

Так сложилась судьба детей репрессированного отца. Думается, что судьбы детей миллионов репрессированных могли отличаться только деталями.

В конце концов, Валентина, Елизавета и Олег выросли, встали на ноги. Пережили гибель родителей, перетерпели невзгоды, голод, унижения. Честно прожили свою нелегкую трудовую жизнь.

…Изучая историю нашей семьи, я узнал, что мы являемся потомками «Сеньки Ларионова сына Бурдина», который вместе с другими служивыми был основателем Очерского Острога в 1600–1602 годах. Мы гордимся своими предками, помним Бурдина Николая Андреевича (7.11.1885–14.05.1938). Как помним и чтим всех невинно репрессированных в 1937–1938 годах.

Р.S. Когда с этим текстом познакомились Валентина Николаевна и Елизавета Николаевна, они попросили убрать из него упоминание о письмах к Сталину, книге Бухарина, о запасах хлеба. Но просьба их, как я понял, диктовалась въевшимся страхом, опасением чего-то. И я оставил их воспоминания в первом варианте, без корректировки, считая, что именно такие подробности дают более точную картину тех дней, лучше раскрывают характеры людей, ставших жертвами сталинского террора.

 

Поделиться: