| ⇐ предыдущая статья | в оглавление | следующая статья ⇒ |
5.1. Уж сколько их упало в эту бездну…
Начнем с истории, может быть, заурядной, но характерной для тех времен. Документ, обнаружен в одном из пермских архивов.
Из «Автобиографии» ветерана партии Ильи Иосифовича Сигова:
«…В 1918 году был красногвардейцем, руководил боевой единицей штаба пермских партдружин (300 чел.). В мае на партсобрании дружины по докладу тов. Смилги было решено перейти на казарменное положение.
…Восстание быв. пермского архиепископа Андроника было ликвидировано в несколько часов. Расчеты епископа колокольным звоном собрать православных и совершить переворот не оправдались. …Арестованное офицерство и вся долговолосая братия были перевезены в бывшую пересыльную тюрьму, ныне домзак № 2. Сам же Андроник – в Мотовилиху. (Андроник, ныне православный святой, был заживо закопан неподалеку от Сибирского тракта – ред.).
Далее ликвидировали восстания на Белогорском подворье, в с. Ильинском, Сретенском, В-Муллах, Рождественском, Заводе Воткинском.
Далее – охрана г. Перми и банковских ценностей, вывезенных из Сибири.
(…) В 1924 г. меня направили в психиатрическую лечебницу… Из истории болезни: «истериэпилепсия с патологической неуравновешенностью психики, нуждается в постоянном уходе и надзоре, 1-я категория инвалидности (…)»
Одну из самых приметных на Урале чекистских судеб описал доктор исторических наук О.Л. Лейбович в статье «КУЛАЦКАЯ ОПЕРАЦИЯ НА ТЕРРИТОРИИ ПРИКАМЬЯ В 1937–1938 ГГ.» (СМ. «ГОДЫ ТЕРРОРА», Г. ПЕРМЬ, Т.1, ЧАСТЬ 6, СТР. 121). Речь идет о бывшем начальнике Свердловского УНКВД Д.М. Дмитриеве. Он был из породы «отличников», старавшихся во что бы то ни стало перевыполнить задание начальства, лимиты на аресты и расстрелы.
Особые надежды на расположение и благодарность «хозяина» Дмитриев возлагал на придуманный им сценарий по разоблачению право-троцкистской контрреволюционной повстанческой организации, якобы существовавшей в городах и районах области (будущая Молотовская-Пермская область еще входила в состав Свердловской). По его замыслам организация создана по принципу формирования воинских частей, делится на корпуса, роты, взводы со штабом контрреволюционных повстанческих организаций в Свердловске. Повстанческая армия располагает вооружением, которое до поры до времени хранится на складах Осоавиахима.
Операция началась с ареста в апреле 1937 г. начальника Камского речного пароходства Григория Ивановича Кандалинцева. Сотрудники Пермского городского отдела НКВД определили Григория Ивановича в вожаки несуществующей подпольной организации. Через месяц изнурительных допросов Кандалинцев согласился дать показания, точнее говоря, подписать протокол, продиктованный следователю Шарикову самим Д.М. Дмитриевым. В протокол внесли признание подследственного о существовании областного повстанческого центра. Были перечислены пять округов: в Перми, Надеждинске, Березниках, Краснокамске и Свердловске. Кроме того, в протоколе указывалось, что Кандалинцеву известно о существовании крупной контрреволюционной повстанческой организации в Коми-Пермяцком округе. В протоколе также говорилось, что эта повстанческая организация разбита на взводы и роты.
Сотни людей были арестованы и расстреляны по сфальсифицированному делу о «повстанцах». За ходом операции следил лично Сталин. Он считал, что Дмитриев действует недостаточно активно, мало делает для разоблачения «врагов народа».
В конце концов, Дмитриева арестовали. Он прошел через конвейер страшных пыток и подписал все протоколы, заранее подготовленные следователями. С ним действовали ровно так, как до того действовал он сам. Его признания стали причиной расстрелов десятков высших и низших чинов НКВД, партийных работников.
Ему обещали жизнь за предательство. Но, как всегда, никто и не думал выполнять эти обещания. В 1938 году Дмитриев был расстрелян.
СЛИШКОМ МНОГО ЗНАЛИ…
После печально знаменитых московских процессов началась чистка в НКВД. То, что она неминуемо начнется, можно было заранее предугадать. Нет, дело тут отнюдь не в наказании за преступления, которые совершили «отличники», среди которых было немало отъявленных, не знавших ни стыда, ни сострадания к своим жертвам палачей. Слишком много знали! Вот в чем ответ. Знали о том, какими способами добывали признание вины у совершенно невинных людей. А главное – знали (или могли знать) о том, кто был реальным организатором сфальсифицированных московских процессов и вообще массовых репрессий, принявших в 1937–1938 годах беспримерный размах. И это знание было их несчастьем, оно означало одно – жди расправу. Многие из них предчувствовали конец, но не могли остановиться, продолжали «верой и правдой» служить режиму.
Генрих Ягода. Под его руководством учреждён ГУЛАГ, началось строительство Беломоро-Балтийского канала силами заключённых. К прославлению этой стройки Ягода привлек видных писателей во главе с Максимом Горьким. Активно участвовал в организации судебных процессов над «убийцами» С. М. Кирова, «Кремлёвского дела«, первого Московского процесса против Каменева и Зиновьева. В сентябре 1936 года снят с поста наркома внутренних дел и назначен наркомом связи. С того времени жил в ожидании ареста. В апреле 1937 года снят с поста наркома связи, исключён из ВКП(б) и арестован «ввиду обнаружения антигосударственных и уголовных преступлений».
В феврале 1938 года Ягода предстал на Третьем Московском процессе, теперь уже как один из главных обвиняемых. Расстрелян 15 марта в Лубянской тюрьме НКВД.
На смену ему пришел Николай Ежов. В течение какого-то периода он считался вторым после Сталина человеком в стране. При этом Ежов был личностью довольно-таки посредственной, не имел даже неполного среднего образования. Впрочем, все с лихвой компенсировалось беззаветной любовью, верой и преданностью вождю. По его указанию ответственные работники НКВД «готовили» арестованных к очным ставкам, применяя физическое воздействие. «Систематически избивали арестованных резиновыми жгутами, палками, ножками от стола, ставили коленями на ребро линейки, обливали в зимнее время холодной водой и выводили раздетыми на мороз, держали на допросах стоя целыми сутками», – сообщалось в докладной записке Прокуратуры СССР на имя Молотова.
Между тем советская пропаганда прославляла Ежова, его называли «железным наркомом», в это же время получила распространение фраза о «ежовых рукавицах», в которые НКВД зажмет противников советской власти. Вот что писал о нем казахский поэт Джамбул Джабаев:
Нарком Ежов
Ползут по оврагам, несут изуверы
наганы и бомбы, бациллы холеры...
Но ты их встречаешь, силен и суров,
Испытанный в пламени битвы Ежов.
Враги нашей жизни, враги миллионов,-
Ползли к нам троцкистские банды шпионов,
Бухаринцы, хитрые змеи болот,
Националистов озлобленный сброд.
Они ликовали, неся нам оковы,
Но звери попались в капканы Ежова.
Великого Сталина преданный друг,
Ежов разорвал их предательский круг!
Раскрыта змеиная вражья порода
Глазами Ежова – глазами народа.
Всех змей ядовитых Ежов подстерег
И выкурил гадов из нор и берлог.
Разгромлена вся скорпионья порода
Руками Ежова – руками народа.
И Ленина орден, горящий огнем,
Был дан тебе, сталинский верный нарком.
Ты – меч, обнаженный спокойно и грозно,
Огонь, опаливший змеиные гнезда,
Ты – пуля для всех скорпионов и змей,
Ты – око страны, что алмаза ясней.
(Комсомольская правда, ноябрь 1937г.)
С казахского перевел К. АЛТАЙСКИЙ.
9 декабря 1938 года в газетах «Правда» и «Известия» появилось следующее сообщение: «Тов. Ежов Н.И. освобождён, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел с оставлением его народным комиссаром водного транспорта». Пять месяцев он ждал ареста. 10 апреля 1939 года за ним пришли. Бывшего наркома препроводили в созданную им же сухановскую тюрьму. Ежова расстреляли 4 февраля 1940 года – на следующий день после вынесения смертного приговора.
Но были в чекистской гвардии исключения. Почувствовав угрозу, они предпочли действовать.
Леонид Черток. …Вот что пишет о нем писатель Анатолий Рыбаков: «Черток, самый страшный следователь в аппарате НКВД, садист и палач, держал арестованного на «конвейере» по сорок восемь часов без сна и пищи, избивал нещадно, подписывал в его присутствии ордер на арест жены и детей...»
За Чертоком вскоре пришли. Он увидел своих коллег-чекистов, ринулся к двери на балкон, рванул ее и выбросился на улицу с восьмого этажа. Народный художник СССР Борис Ефимов, знавший жену Чертока, рассказывает:
«…А через несколько минут примчался один из высших чинов НКВД комкор Фриновский.
– В чем дело? – допытывался он у Сони. – Почему он это сделал? Ему было что-то известно?
Между прочим, сам Фриновский через несколько дней был арестован. И, как рассказывали, покончил самоубийством в своей камере, с разбегу раздробив себе голову о батарею центрального отопления».
Полпред НКВД по Дальнему Востоку Г.С. Люшков каким-то образом узнал о предстоящем аресте. 13 июня 1938 года он бежал в Японию, бросив на произвол судьбы жену и дочь. Вскоре в интервью японской газете «Иомиури» Люшков заявил: «Я до последнего времени совершал большие преступления перед народом, так как я активно сотрудничал со Сталиным в проведении его политики обмана и терроризма. Я действительно предатель. Но я предатель только по отношению к Сталину...» Признание своей вины недавний чекист подкрепил тем, что передал японцам секретные данные о состоянии обороны советского Дальнего Востока.
Летом 1937 года нескольким десяткам сотрудников Иностранного управления НКВД, действовавшим в странах Европы, приказали вернуться в Москву. В течение одного-двух месяцев все они были расстреляны. Только пятеро агентов, зная, что происходит в стране, отказались вернуться. Они не знали за собой никаких прегрешений перед партией и ее передовым отрядом – НКВД. Но, в то же время, прекрасно понимали, что это не имеет никакого значения. Некоторые из бежавших сотрудников публично заявили о том, что порывают с преступным режимом Сталина. В отместку Сталин приказал создать специальные подвижные группы, которым поставили задачу найти и уничтожить «предателей». Вскоре при таинственных обстоятельствах были убиты Игнатий Рейсс, Николай Смирнов, Вальтер Кривицкий. Когда приказ по зачистке зарубежной агентуры был выполнен, пришла очередь и самого начальника Иностранного управления Слуцкого. Его отравили сильнодействующим ядом в одном из кабинетов центрального аппарата НКВД.
ТЯГА К КУЛЬТУРЕ
Многие чекисты считали необходимым «подчищать» свою мрачную репутацию тесным знакомством со знаменитыми писателями и художниками. Известна многолетняя дружба Генриха Ягоды с Максимом Горьким. Сергей Есенин «дружил» с чекистом Яковом Блюмкиным.
Но, надо признать, и люди искусства тоже испытывали немалый взаимный искус – в чекистах кто-то из них чувствовал романтику революции, а кто-то – очарование зла, притягательность и развращающую силу власти. Был такой советский писатель Осип Брик, друг и соратник Маяковского. И муж подруги поэта, Лили Брик. Так вот, эта семья поддерживала дружеские отношения с чекистами. Лишнее подтверждение тому находим в воспоминаниях критика Бенедикта Сарнова, который был знаком с Лилей Юрьевной. История из 60-х годов: вместе с близкими друзьями на квартире Брик читали самиздатовский рассказ Солженицына «Правая кисть» (о том, как чекистский исполнитель смертных приговоров, палач, «перетрудил» свою правую кисть, поэтому она у него болела). И Лиля Брик сказала поразительную фразу: «Боже мой, а ведь для нас тогда чекисты были святые люди!».
Другой пример, более близкий к Уралу. Попала нам в руки переписка видного советского чекиста, выходца с Урала С.А. Болотова (1882–1947) с писателем, Нобелевским лауреатом Михаилом Шолоховым. Чекистом Степан Болотов стал еще в родном Оханском уезде. Устанавливал здесь советскую власть, был одним из руководителей местной «чрезвычайки» – чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. В Перми заведовал «Активной частью Особого Отдела», его удостоверение подписал председатель ГубЧК П.И. Малков. Участвуя в «красном терроре», Болотов, по его собственному выражению, «разстрелял сотни белых офицеров в III армии за провокацию, шпионаж и проч. государственные преступления» (из служебной анкеты).
Болотов занимал ключевые посты в самых горячих точках братоубийственной бойни. После Урала вершил судьбы людские в Крыму, на Дону, в Сибири, на Дальнем Востоке, в ГУЛАГе… Можно сказать, типичный представитель жестокого времени – и чекистского племени.
И была в его судьбе странная дружба с писателем Михаилом Шолоховым, о чем свидетельствуют письма и чудом сохранившиеся фотографии, на которых они вместе. Чекист с гордостью рассказывал пермским знакомым, что Шолохов воспользовался в некоторых сценах романа «Тихий Дон» его, Болотова, рассказами и фактами. Начальник, оказывается, был не чужд культурных устремлений. Не получив полноценного образования, он тянулся к образованным людям, кроме того, и сам пытался заниматься «литературным творчеством».
На одной из фотокарточек Шолохов вместе с Болотовым. Белозубая ослепительная улыбка писателя говорит о хорошем расположении духа. Автограф писателя – на лицевой стороне фото, а на обратной, уже другой рукой, написано: «Северо-Кавказский край г. Миллерово Шолохову 27 лет, писал «Тихий Дон» 1-ю книгу. Фотографировались во дворе ОГПУ г. Миллерово».
На второй фотографии четыре человека, подпись: «Михаил Шолохов среди чекистов». Рядом с Болотовым на каменных ступеньках старинного дома сидит молодой человек, внешность которого сразу обращает на себя внимание. Коротко подстрижен, светлые глаза, косоворотка, сапоги… Молодой писатель чувствует себя с чекистами, судя по всему, в своей тарелке.
Между тем, чекист всегда на службе. Болотов составил тогда подробнейшую аналитическую записку о морально-политическом облике Шолохова (вот тебе и друзья!). Адресован этот прелюбопытный документ тов. Евдокимову, полномочному представителю ОГПУ в Северокавказском крае и ДССР.
ЧТО ТАКОЕ ХОРОШИЙ ЧЕКИСТ?
До сих пор многие люди старшего поколения живут с убеждением, что «среди чекистов были и хорошие люди». Наверное, были. Но человеку, сохранившему какие-то понятия о порядочности, приходилось играть по правилам сталинского НКВД. Любые попытки вести себя иначе, быть «другим» безжалостно пресекались. Что было делать таким людям?
Неординарным человеком проявил себя начальник Горьковского управления НКВД Погребинский. Он был одним из создателей коммун для бывших уголовников и трудовых школ для бездомных детей. Об этом рассказано в знаменитом в те годы кинофильме «Путевка в жизнь». В то же время в период подготовки первого Московского процесса (жертвами которого стали 16 членов так называемого «троцкистско-зиновьевского террористического центра» во главе с Зиновьевым и Каменевым. Им инкриминировалось убийство Кирова и заговор с целью убийства Сталина) Погребинский лично арестовал нескольких преподавателей Горьковской школы марксизма-ленинизма и заставил их признаться в том, что они собирались убить Сталина.
Вскоре он понял, что возврата нет, его руки в крови невинных людей. Просто так уйти из НКВД невозможно. В апреле 1937 года Погребинский покончил с собой. В последнем письме, адресованном Сталину, он писал: «Одной рукой я превращал уголовников в честнейших людей, а другой был вынужден, подчиняясь партийной дисциплине, навешивать ярлык ярых уголовников на благороднейших революционных деятелей нашей страны».
Раз уж мы рассказали о начальнике Горьковского НКВД, почему бы не вспомнить о тех, кто руководил политическими расправами в Прикамье? Тем более, что в нашем распоряжении имеется изданная международным обществом «Мемориал» фундаментальная работа известных историков Никиты Петрова и Константина Скоркина «Кто руководил НКВД. 1934–1941».
Пермское управление НКВД создано 10 октября 1938 года, в самом разгаре «Большого террора». До 1941 года сменилось 5 начальников управления. Что это были за люди, как сложились их судьбы?
Первым был Ковалев Валентин Николаевич. В органах ВЧК-ОГПУ-НКВД с 1922 года. В Перми прослужил всего два месяца. Образование – высшие стрелковые курсы «Выстрел», которые окончил в конце 40-х годов. Во время войны занимал разные должности в СМЕРШе. Дослужился до полковника. В 1981 году, как говорят в народе, умер своей смертью.
Вайнштейн Петр Эдуардович пробыл у руля УНКВД не больше месяца. Образование 6 классов гимназии. В органах ВЧК-ОГПУ-НКВД с 1919 года. Прославился жестокими расправами над классовыми врагами в гор. Николаеве. 1 января 1939 года арестован, приговорен к 15 годам лишения свободы и ссылке. Вернулся в 1956 году. Не реабилитирован.
Шахов Дмитрий Александрович прослужил начальником Пермского УНКВД восемь месяцев. В органах ОГПУ-НКВД с 1929 года. Организовывал политические репрессии на Урале, в Свердловской области. Был начальником Кизеловского городского отдела НКВД. Уволен с должности начальника Пермского УНКВД в ноябре 1939 года. Арестован в марте 1940 года. Расстрелян. Не реабилитирован.
Сазыкин Николай Степанович (с августа 1939 по август 1940) сделал самую крупную карьеру в НКВД из всех, кто руководил Пермским областным управлением до войны. Он единственный сумел получить высшее образование, стал доктором технических наук. Вершиной пройденной им служебной лестницы стала должность помощника Л.П. Берия. В органах НКВД–НКГБ–МГБ–МВД–КГБ с 1936 по 1954 год. Завершил карьеру в звании генерал-лейтенанта. В 1954 году уволен из КГБ по фактам, «дискредитирующим высокое звание начальствующего состава». В том же году лишен звания генерал-лейтенанта »как дискредитировавший себя за время работы в органах...».
Поташник Матвей Моисеевич (в Перми с августа 1940 по февраль 1941) тоже сделал заметную карьеру в органах ОГПУ–НКВД–НКГБ–МГБ–МВД. После окончания войны ему присвоено воинское звание генерал-майор. Уволен в запас в 1950 году. В 1955 году исключен из партии за «нарушения соцзаконности» при расследовании в 1941 году дел ответственных работников треста «Кизелуголь». Уволен из МГБ в связи с наличием на него компрометирующих материалов: использовал служебное положение в личных целях (получил 4-комнатную квартиру и построил в 1942 году особняк).
Трудно комментировать сверхкороткие справочные данные. Дела этих людей лежат в специальных хранилищах, они закрыты для исследователей. Но и так понятно: если не были арестованы, если им даровали жизнь, они все также преданно и исправно выполняли свою чекистскую работу. В отличие от рядовых советских граждан знали о терроре, о преследованиях невинных людей. Но продолжали служить. И при этом не забывали, конечно, при каждой возможности удовлетворять свои «скромные» материальные запросы.
БУДУЩЕЕ НАЧИНАЕТСЯ ВЧЕРА
Одна замечательная, интеллигентная женщина, член «Мемориала», рассказала нам, что в ее большой семье и молодые и старые почитают деда, расстрелянного в 1938 году. О его жизни детям и внукам рассказывают с малых лет. Везде бы так, во всех бы семьях! Но…
Дело в том, что дед был начальником управления НКВД одной из автономных республик. А в ЧК служил еще с 20-х годов. Он прошел по так называемым сталинским расстрельным спискам, то есть, расстрелян по личному указанию Сталина и его «соратников». О приговоре и говорить нечего, уничтожили человека без суда и следствия. Как и тысячи других, не ведавших, за что их посылают на смертную муку.
Однако, заметим, дедушка не был человеком из тысяч других. Он из стальной когорты людей, которым дали право практически бесконтрольно распоряжаться судьбами людей. Как они себя вели, насколько активно пользовались этим «правом»? Повторяем, сведения о повседневной чекистской деятельности и самого деда и многих его коллег засекречены, закрыты для исследователей.
Значит, чисты перед людьми и богом, не несут их души тяжелый грех? Но кто же поверит в то, что человек мог остаться безгрешным в волчьей стае? Да и был-то он не рядовым в этой стае, возглавлял управление НКВД.
Да, говорит женщина, дедушка мог где-то и преступить закон. Но он жил в другом времени, по другим правилам. Он просто выполнял приказ. Иначе было нельзя. И судить его надо по законам того времени. И сколько ж лет мы еще будем их судить, не хватит ли? Разве мало того, что родной человек погиб, расстрелян?
А мы ведь не судим. Мы думаем. Пусть члены семьи нашей собеседницы продолжают почитать память деда, это их дело. Но что, если рано или поздно, архивы всё-таки откроют, найдутся свидетели, заговорят документы, дети и внуки арестованных и погибших? Очень может быть, что правда будет безжалостно горькой, тяжелой. Как воспримет семья весть из давнего, но, оказывается, еще не ушедшего времени? Как будет жить дальше?
Мы все несем в себе тяжелое наследие прошлого. Одна семья хранит имена своих невинных жертв. Другая помнит родственника, верой и правдой служившего террору. А еще есть немало семей, где в судьбе одного предка сошлись оба, вроде бы взаимоисключающих, понятия – он и палач, и жертва одновременно. Вспоминается судьба маршала Тухачевского. В 1921 году он прославился особой безжалостностью, с которой расправился с мятежными матросами Кронштадта, а потом уничтожал восставших крестьян в Тамбовской губернии. А в 1937-м он, прославленный полководец, маршал Советского Союза, арестован и расстрелян по так называемому «делу военных».
В числе других в составе судебной коллегии, приговорившей Тухачевского к смерти, был не менее знаменитый маршал Блюхер. Через несколько месяцев арестовали самого Блюхера. Он не выдержал пыток, умер через несколько недель после ареста.
Что нам делать со своим прошлым? Вытравить? Забыть? Невозможно. Прошлое глубоко проникло в поры нашего организма, живет в сегодняшнем дне, напоминает о себе новыми рецидивами государственного произвола, неуважением к достоинству и правам рядового человека.
Папа Римский Иоанн Павел второй оставил нам такой афоризм: будущее начинается не завтра, а сегодня. Мы бы дополнили эту мудрую мысль: будущее начинается не завтра, а вчера.
Никто не даст нам полновесного ответа, спасительного рецепта лечения от старых болезней. Кроме нас самих. Давно уже пора сказать всю правду о прошлом, в том числе и своих предков. Провести свой личный, нравственный Нюрнберг, дать юридическую оценку преступлениям сталинизма, открыть архивы. Будем надеяться, тогда очистится общественная атмосфера, развеются созданные пропагандистской машиной мифы. Народ об этом совершенно точно говорит – правда лечит, а ложь калечит.
Владимир Гладышев,
Александр Калих
Поделиться:
| ⇐ предыдущая статья | в оглавление | следующая статья ⇒ |
