| ⇐ предыдущая статья | в оглавление | следующая статья ⇒ |
6.17. Фрау Меркель
Прошлым летом нам с детьми довелось прожить неделю в Чердыни, в деревянной частной гостинице на крутом берегу реки Колвы. Через дорогу от нас был дом, в который мы каждый день приходили за молоком. Опрятная хозяйка, подоив корову, наливала нам бидончик парного молока. Однажды мы разговорились с Марией Ильиничной и узнали, что девичья фамилия ее – Меркель, а предки – переселенцы из немецкой колонии с Поволжья.
Воспоминания Марии Ильиничны Меркель, жительницы Чердыни
В Чердыни мы живем не так давно. Всё мое детство, юность и большая часть взрослой жизни прошли в поселке Чусовском на самом севере Чердынского района. Туда в 1943 году была доставлена вместе с другими немецкими женщинами-переселенцами моя мама Элла Меркель.
В школе часто говорили, что у меня имя и отчество, как у сестры Ленина – Мария Ильинична. Но о семье Ленина мои родители, оба репрессированные, даже не говорили. Марией меня назвал отец в память о своей матери.
Моя мама при замужестве свою девичью фамилию Меркель не меняла только потому, что этого делать в то время было нельзя. Первый ее муж был тоже репрессированный – Гарастюк Артем Николаевич, военный. Есть грамоты, подписанные Буденным. Он был в звании капитана. Умер в 1957 году в январе после неудачной операции. Детей у них было четверо – три сына и дочь. Они все считаются людьми, пострадавшими от политических репрессий.
Я родилась в 1959 году от второго мужа, когда трудармия уже перестала существовать, но фамилию мне дали мамину – Меркель.
О том, как маме пришлось после смерти первого мужа, это отдельная история... Пенсию на детей добрые грамотные люди помогли оформить, мама ведь по-русски писать не умела. Она всегда с благодарностью вспоминала тех, кто ей помогал в трудную минуту. Но было много и обидчиков. И только сейчас я понимаю причину ее замкнутости. Она рассказывала о высылке, о трудармии неохотно, мало. Но к моим сорока годам уже начала понемногу делиться со мной воспоминаниями, так как только я жила всегда рядом с ней, а остальные дети разъехались...
У меня хорошая память, поэтому я помню свое детство в мельчайших подробностях. Училась хорошо, в классе меня не обижали, так как я могла всегда за себя постоять. Да к тому же всем помогала с учебой, особенно по немецкому языку. А мальчишкам на переменках решала задачки. И с учителями иногда спорила, заступаясь за своих подопечных двоечников.
Когда я училась в четвертом классе, в школу назначили новую директрису. А вместе с ней пришел к нам новый ученик, ее сын. Услышав мою фамилию, новичок в перемену начал дразнить меня: фашистка, фашистка... До этого никто меня так не дразнил. Не помня себя, я схватила указку и стукнула его так, что тонкий конец обломился. Директорский сынок, конечно, нажаловался своей маме, и меня повели в учительскую на «политбеседу». Помню все, как сейчас. Собравшиеся учителя сказали мне, что я поступила, как настоящий фашист, ударив мальчика. И никто его не заставил извиниться передо мной. Это воспоминание до сих пор жжет меня.
Когда мои собственные дочери пошли в школу, и я ходила к ним на родительские собрания. Мама с горечью вспоминала, что она сама редко ходила на такие собрания только потому, что там нахваливали детей с русскими фамилиями, а имена Меркелей особо не упоминали, хотя, как я уже говорила, мы все учились хорошо.
В школе иногда раздавали материальную помощь в виде продуктов, одежды. Но не нам. Мама была гордой, ничего не просила, хотя жили мы не богато. На 20 квадратных метрах (две небольшие комнаты) нас обитало восемь человек. Но в доме всегда было тепло, уютно и более чем чисто: все просто блестело. Кровати с накрахмаленными подзорами и накидушками, непременно белоснежными, занавесочки накрахмалены. И одевала она нас хорошо.
Сама мама была скромной в одежде, но очень аккуратной. До глубокой старости она не надевала что попало и терпеть не могла на одежде дырки, отпоротые подолы, оторванные пуговицы. Она была красивая от природы женщина, без всякой косметики. И очень работящая, могла делать любую работу – и мужскую, и женскую. Мы всегда держали домашний скот, сажали много картошки, овощи. Благодаря этому хорошо питались.
При этом мама была строгая, так что «беситься» мы ходили к друзьям. А к нам соседи и их дети приходили поиграть в домино, почитать, посмотреть диафильмы прямо на белой стене вместо экрана. Мама при этом всегда пряла или вязала, или штопала, или шила. Ни минутки не была без дела.
Соседи часто обращались к ней за советом. А я была маленьким писарем: многим бабушкам под диктовку писала письма родным и детям на Кубань, на Украину, в Белоруссию и т.д.
В 1974 году я закончила восемь классов и поехала в Ныроб учиться в 9–10 классах, чтобы потом поступить в Пермский госуниверситет. Хотя мама хотела, чтобы я поступала после 8 класса в техникум, ей тяжело было нас троих одновременно учить. Я не послушалась ее, и, увы, провалилась на вступительных экзаменах в вуз. Сама виновата, не рассчитала свои силы.
Вскоре я вышла замуж и поступила в Кунгурский лесотехникум на заочное отделение. Конкурс туда был очень большой, но выдержала. Окончила на 4 и 5 по специальности плановик в системе исправительных учреждений. Но с работой долго не везло, так как всегда и везде был нужен блат, а в наших местах тем более. Что мы могли предложить с моей мамой, кроме гордости, ума и трудолюбия? Кому это было нужно в системе исправительных учреждений? Работать приходилось, где попало.
Семейная жизнь тоже не была легкой. Я ведь была совсем молоденькой, когда вышла замуж за парня, служившего у нас в воинской части, родом из Тернополя, с Западной Украины. Фамилию, как положено, взяла мужнюю. После развода с первым мужем, еще дважды выходила замуж, но фамилия оставалась по первому мужу.
В 1990 году мамины братья и сестра со всеми детьми навсегда уехали в Германию. И только мама одна до конца жизни оставалась на Урале. Я тоже не собираюсь переезжать в Германию. Но съездить погостить у родных хотелось бы. И еще я планирую вернуть себе свою родную фамилию Меркель. Прошли годы, я не живу с первым мужем почти тридцать лет, дочери вышли замуж поменяли фамилии. И зачем мне теперь чужая фамилия? Раньше мне некогда было об этом даже задумываться, а сейчас эта мысль меня стала постоянно посещать.
Как же я удивилась, когда узнала в 2004 году, что моя младшая дочка Оля, одиннадцатиклассница, взялась писать реферат, а тема его «Судьбы немцев в России». Выросла девочка с русской по отцу фамилией, и ей стало очень важно узнать, как жили ее немецкие бабушка, дедушка, что они пережили. Стала она дотошно копаться в тяжелейшей истории своих предков. «Накопает» что-то, мне показывает. Обсуждаем, размышляем. Она дальше идет «копать». Так и написала свой реферат.
История немецкой семьи – глазами Ольги Вафиной, дочери Марии Меркель, внучки Эллы Меркель
Моя бабушка, Меркель Элла Христиановна, родилась в 1923 году на хуторе недалеко от села Базель Саратовской области. Её отец, мой прадедушка, Меркель Христиан Иванович. Мать, моя прабабушка, Меркель (в девичестве Крац) Катерина Андреевна.
До десяти лет Элла Меркель работала вместе с родителями на хуторе. С десяти лет пошла в школу, которая находилась в соседнем селе. Каждый день девочка ходила по четыре километра туда и обратно.
После окончания четырех классов по настоянию отца Элла перестала учиться, потому что в хозяйстве нужна была помощь. Её младшим братьям и сестрам повезло получить более полное образование. Кроме Эллы в семье было еще пятеро детей: две девочки – Альвина и Катерина и три мальчика – Андрей, Иван, Христиан. Христиан умер совсем маленьким. Катерины не стало в четыре года.
28 августа 1941 года вышел Указ о мобилизации немцев Поволжья. Первых людей выселяли обманом. Им говорили, что они будут копать окопы для красной армии. Люди, поверив, спокойно оставляли свои дома, ничего не брали с собой и уезжали, не подозревая, что навсегда прощаются с родной землей.
Когда дошла очередь до высылки семьи Меркель, родителям было уже известно о некоторых обстоятельствах, но всей правды никто не знал. С собой им разрешили взять только то, что люди были в состоянии унести. Чтобы переселенцы не сопротивлялись, им выдавали справки с описью имущества: якобы, когда вернутся, всё будет в сохранности или им возместят ущерб.
Во время мобилизации в немецких деревнях творился беспредел: дома тут же грабили, кругом ходили брошенные голодные животные, поля стояли не убранные…
Вся семья моей бабушки, как и другие немцы, была вывезена на пароходе. Плыли, как вспоминала бабушка, долго. Иногда пересаживались с одного парохода на другой. Между пересадками неделями жили на пристани под открытым небом. Ели то, что успели взять с собой. Но пища заканчивалась, голодали. Куда везут, никто не знал.
Местом назначения оказался Казахстан. Сначала жили в землянке. Потом в бараке, больше похожем на сарай. Работали в колхозе.
В январе 1942 года отца бабушки и ее брата Ваню забрали в трудармию. А в начале 1944 года туда же отправили и ее мать. Саму Эллу в мае 1943 года железной дорогой увезли на Урал, в Соликамск. Оттуда ее с другими женщинами-переселенцами заставили идти пешком до Ныроба. А оттуда еще дальше, в разные глухие места. К концу мая бабушка попала в самую северную точку нынешнего Чердынского района, в малюсенькую деревушку Ванькино. Потом на месте этой и соседних крошечных деревушек (Семисосны, Фадино, Тумское и др.) был создан поселок Головной, позже его переименовали в поселок Чусовской Чердынского района.
Работали на лесоповале. Жили не в самом селе, а рядом с ним в бараках, только женщины – 500 человек. Спали на голых досках. Вместо подушки – деревянная чурка. Под собой и на себе только одна фуфайка, мокрая насквозь от пота после целого дня тяжелой работы.
Русского языка Элла тогда не знала совсем. У местных жителей, обозленных на «предателей-переселенцев» никогда ничего не просила.
Лес женщины валили круглый год, сплавляли его по реке Вишере, проходя пешком по воде не один десяток километров в день.
Питание было не по работе: 500 грамм хлеба и две тарелки бурды, никак не напоминающей суп. Люди умирали десятками в день. Мертвых складывали перед бараками штабелями, а потом увозили и зарывали.
Голодная, больная Элла, несмотря ни на что, выполняла норму по лесозаготовкам, сознавая, что работает на победу над фашизмом.
Письма от родных приходили редко. Из них Элла узнала, что в марте 1943 года умер в трудармии от голода ее папа Христиан Иванович. А в 1944 году ее брата Ваню, изможденного болезнью до последней стадии, демобилизовали из трудармии, отпустили на волю умирать.
От ужасных бытовых условий, голода и непосильного труда, бабушка начала терять зрение. Заболевание было страшное – куриная слепота. Она могла ослепнуть навсегда, но помогли народные средства.
9 мая 1945 года у бабушки был двадцать второй день рождения. Так как она была лучшей работницей на лесоповале, ей разрешили в этот день не выходить на работу.
– Я прилегла отдохнуть и уснула, – вспоминала позднее бабушка. – Мне приснилась моя мать в белом платье. Смеется и зовет меня. К чему бы такой сон, подумала я, проснувшись? А вечером в село прискакал из райцентра человек верхом на коне и объявил о победе.
Люди в деревушке Ванькино радовались победе, как и весь советский народ, обнимались, плакали от счастья. Но переселенцы не могли так безоглядно радоваться. Победа не принесла репрессированным облегчения. Выезд за пределы спецпоселка им был, как и раньше, запрещен. Запрет оставался до 1955 года.
Но и после этого куда было ехать? В Поволжье нельзя. Можно в Казахстан, куда вернулась мать Эллы с другими детьми. Но они там ютятся в землянке.
Так моя бабушка, даже став свободной, осталась в поселке Головной на долгие, долгие годы. Прожила там в общей сложности больше полувека. После лесоповала до 1998 года работала в разных местах одновременно, чтобы прокормить семерых детей (трех сыновей и четырех дочерей). Всем им она дала достойное образование. Дети подарили ей 16 внуков и 6 правнуков. А вот братьев и сестер у нее осталось только двое: Альвина и Иван. Оба живут теперь в Германии. Звали туда бабушку, но она отказалась ехать.
Из реферата Ольги Вафиной об истории советских немцев
Россия – страна многонациональная настолько, что знать обо всех народах, ее населяющих, могут только специалисты-этнографы и историки. Но когда касаешься своей собственной биографии, бывает, выясняется, что невозможно идентифицировать себя со всем тем «русским народом», о котором написано в учебниках истории. И тогда возникает необходимость узнать свою историю и найти свои корни, сплетающиеся с историей и корнями не только русского, но и других народов, населяющих Россию.
Моя бабушка Меркель Элла Христиановна принадлежит к российским немцам. Поэтому мне интересна история появления немцев в России, их взаимоотношения с властью в различные исторические периоды. Тема эта важна и значима для меня лично, так как знание своих корней придает человеку нравственную прочность. Тема эта важна и для воспитания толерантности, ведь не секрет, что и сейчас у некоторых людей в России слово «немец» сливается со словом «фашист».
Тема эта важна, в конечном счете, и для тех «русских немцев», которые замыкаются и мрачнеют, когда кто-то пытается заглянуть в их биографию и ворчат, настаивая, что это никому не нужно, и раздражаются, не желая быть объектом исследования. Много обид! Много несправедливости! И всё же каждая жизнь – не пыль на ветру и не песчинка в пустыне. Каждая биография вкладывается в мозаичную картину истории.
Моя работа опирается на ряд исследований по истории немцев в России. Литература достаточно широко освещает, как когда и откуда попали немцы в Россию. Написаны истории немцев, компактно проживающих на Украине, в Поволжье, Казахстане, на Алтае. Есть работы, обобщающие этнографические особенности немцев Поволжья – в одежде, домостроительстве, обрядах и праздниках. Есть работы, рассказывающие об истории репрессий против советских немцев.
Информация обширная. Но мне важно было самой найти и увидеть людей, близких мне по крови, записать их рассказы о жизни и, быть может, сохранить тем самым память о них и истории, стоящей за их плечами. Суть моей работы – запись воспоминаний с помощью интервью и обобщение полученного материала.
В интервью акцент делается на следующих вопросах:
– Известно ли из какой части Германии и когда попали предки в Россию, чем занимались?
– Пострадали ли члены семьи от репрессий по национальному признаку?
– Как попали на Урал?
– Как адаптировались в послевоенных условиях?
– Приходилось ли отказываться от своей национальности ради безопасности, карьеры и т.д.?
– Испытывали ли со стороны русских (или других национальностей) обиды, унижения (со стороны простых людей, не государства)?
– С каким народом вы бы связали понятие «гордость за соотечественников»?
– Возникает ли желание уехать в Германию? Почему?
Контакты устанавливались непросто. Старые люди, много повидавшие и пережившие на своем веку, неохотно делились информацией.
Историю взаимоотношений немецкого и русского народов я изложила в своем реферате – это история войн и взаимного интереса, история ученичества и торговли, история родственных взаимоотношений на государственном и индивидуально-человеческом уровне.
…Время после революции 1917 года для российских немцев отмечено надеждами и неопределенностью. Предпринимались шаги для создания территориальной автономии на Волге и культурной автономии в черноморских областях. Автономия поволжских немцев была подтверждена декретом, подписанным Лениным 19 октября 1918 года. С другой стороны, невзгоды гражданской войны и неурожаи разрушили экономику многих колоний. Целые территории пустовали. Население поволжских колоний после голода 1921-22 годов уменьшилось более чем на четверть.
Но с годами положение постепенно стало улучшаться. В начале января 1924 года трудовая коммуна немцев Поволжья была преобразована в Автономную республику немцев Поволжья. Немецкий язык в ней стал официальным.
Год спустя, колонии на Украине были объединены в пять немецких районов. К 1931 году их число увеличилось до восьми.
В конце 20-х годов по одному немецкому району было создано в Грузии, Азербайджане, в Крыму и Алтайском крае. В областях вне пределов Поволжской республики и национальных районов было образовано 550 немецких сельсоветов.
Создание национально-территориальных образований особенно важную роль сыграло в народном образовании. В Поволжской республике к концу 30-х годов были: 171 национальная школа, пять институтов и 11 техникумов, в которых преподавание велось на немецком языке. Кроме того, работало 20 домов культуры и немецкий театр. Из 40 газет, выходивших в республике, 21 печаталась на немецком языке. В государственном издательстве в столице Автономии только за 1933-35 годы вышло 555 наименований книг общим тиражом в 3 миллиона экземпляров.
Однако время от времени отношение советских властей к немцам менялось. Немецкая деревня за годы НЭПа встала на ноги, окрепла. Это сыграло с ней роковую роль: она была признана властями «сплошь кулацкой» и стала одной из первых жертв коллективизации. Это вызвало у немцев ответную реакцию, началась эмиграция. К осени 1929 года она приняла характер массового бегства. Так как еще в 1927 году свободный выезд из страны был признан властями нецелесообразным, люди находили другие, нелегальные пути выезда.
Только опустившийся «железный занавес» прервал эмиграцию. Но она напугала власти, и они были вынуждены несколько умерить репрессии против немцев. Об этом, в частности, говорят решения, принятые в те годы различными местными партийными органами.
Последующие события показали, что эти послабления были лишь тактическим ходом, призванным снизить у немцев накал страстей. Вскоре на них обрушились те же репрессии, что и на представителей других национальностей. Раскулачивание и насильственная коллективизация, аресты и ссылки, как отдельных людей, так и целых семей, сильно ударили по немецким колонистам. Число сосланных, в основном это были мужчины, по оценкам историков, составляют около 65 000 человек. С 1934 года немцев арестовывали целыми списками.
В 1938–39 годах были ликвидированы все немецкие национально–территориальные образования, за исключением Поволжской республики.
В 1941 году к началу Великой Отечественной войны на действительной службе в Красной армии находились десятки тысяч красноармейцев и командиров из числа советских немцев. Но 28 августа 1941 года Указом Президиума Верховного Совета СССР население Поволжской республики было обвинено в пособничестве врагу и поголовно выслано. В республике тогда проживало 380 тысяч немцев.
По «указу» выходило, что все взрослое население из немцев было шпионами и диверсантами, готовыми взорвать своих детей и близких и самих себя. В первый год войны военнослужащих немецкой национальности сняли с фронта, их мобилизовали в трудармию. Там они впервые узнали, что их автономия ликвидирована. Трудармейцы работали в тайге, на шахтах, на строительстве уральских заводов. Позже в трудармию были направлены и немецкие женщины старше 16 лет.
Трудармия – само это слово долгие годы даже не просачивалось в печать. Почти ничего не написано и об участии в ней советских немцев. А то, что написано, отражает лишь их трудовой вклад в дело Победы советского народа. Не было в официальных публикациях правды о неимоверно тяжелом физическом и моральном положении трудармейцев. Они содержались в лагерях, обнесенных колючей проволокой, на сторожевых вышках дежурили автоматчики. На работу трудармейцев водили под конвоем.
Скудное питание и тяжелая работа вели к быстрому истощению и высокой смертности, особенно на лесоповале в тайге. Не меньшим, чем голод и тяжелая работа, был для трудармейцев моральный груз – их, советских людей, считали пособниками фашистов. Единственным подтверждением их виновности была национальность. Горечь трагедии советских немцев в том, что жертвы они понесли не в борьбе с врагом, а от своих соотечественников, не ради интересов Родины, а вопреки им…
Побег из трудармии приравнивался к дезертирству с фронта. Приговор нередко приводили к исполнению на глазах у строя трудармейцев. И, несмотря на это, из трудармии бежали. Бежали на фронт. Стремление воевать с оружием в руках было сильнее страха смерти. Попасть на фронт с немецкой фамилией было невозможно, поэтому трудармейцы выдавали себя за представителей других национальностей. И если им удавалось оказаться в армии и, проявив героизм, погибнуть в бою, они становились героями под чужим именем.
Нельзя не поражаться тому, что даже в этих условиях люди оставались людьми. Трудармейцы активно участвовали в сборе средств на строительство танков и самолетов.
К концу 1947 года трудармия, в основном, была демобилизована. Многие советские немцы получили право вернуться в те места, куда они были высланы в 1941 году. Однако их ждало очередное испытание: 26 ноября 1948 года вышел новый Указ, в котором говорилось, что немцы, как и калмыки, ингуши, чеченцы и представители других народов переселены навечно, и что выезд их с мест поселения без особого разрешения органов МВД карается каторжными работами сроком на 20 лет. Для людей, столько лет живших надеждой на возвращение в родные места, это было настоящим крахом надежд.
Первое облегчение немцам СССР принес Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года, который отменил режим спецпоселений. Депортированным разрешалось покидать места ссылки. Однако возвращаться в родные места они не имели права. И только спустя еще почти 10 лет с советских немцев было снято обвинение в пособничестве врагу.
Несмотря на отмену комендатур в 1955 году и на реабилитацию 1964 года, отношение людей к немцам в Советском Союзе менялось медленно. Нескрываемая враждебность власти вновь породила в 1970–1980-х годах массовую миграцию. Чтобы как-то адаптироваться в окружающем мире, некоторые потомки российских немцев стали отказываться от изучения родного языка, своей культуры и непростой истории.
Часть российских немцев и сегодня рассматривает восстановление автономной республики как возможную и необходимую перспективу. Однако многолетнее затягивание решения проблемы и невыполненные обещания власти относительно автономии у многих немцев вызывают скептицизм. На вопрос «автономия или выезд», многие отвечают выездом.
Заключение автора
Хочу свидетельствовать: далеко не все потомки российских немцев считают свою культуру, традиции и своё прошлое чем-то далеким, не имеющим смысла и продолжения в сегодняшней российской реальности. Это, конечно, не так. Многие из них вполне сознательно остались жить на земле своих предков. Хотя и сегодня Россия остается неласковой мачехой для них, не умеет ценить по-настоящему их умение работать, аккуратность и порядочность во всем.
Мария Ильинична Меркель – хранитель семейной памяти. Да, в этой памяти много горького и тяжелого. Но в ней же, наперекор всему, любовь, семья, дети и вера в будущее.
Совсем не случайно Ольга, дочь Марии Ильиничны, взялась писать историю своей семьи. Больше того, она захотела исследовать корни, то есть понять историю и характер своего народа. Это ее личная, глубоко пережитая потребность, в этом ее желание стеретьиз памяти людей пелену старо-советских идеологических мифов, отравлявших жизнь ее родных и близких, ее соплеменников.
Поделиться:
| ⇐ предыдущая статья | в оглавление | следующая статья ⇒ |
