⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒

1.12. Хождение по мукам

Образование у меня 4 класса. Потом был 5 лет в деревне пастухом. Деревня называлась Овсяники, Тверской области. Во время войны был трактористом, пахал землю. 14 октября пришли немцы, и я остался никому не нужным. Потом возвратились русские. Когда пришли русские, мы тоже были никому не нужны. Потом снова пришли немцы. Мы все разбежались. Через какое-то время меня схватили немцы. Я находился у них, чистил дороги. Потом лагеря. Работали с утра и часов до 7 вечера. Как скот, пригонят, дадут баланду. Хлеба давали грамм 400 раз в день. В обед – баланда, вечером – кофе густой. За каждого погибшего немца расстреливали 10 заключенных. В лагере мы ходили в долбленных деревянных башмаках. Тепла от них не было никакого, только ноги предохранялись от порезов и травм.

Больше всего запомнился момент освобождения.

А когда стали наступать русские, нас отправили во Францию, в Лотарингию. Мы работали в шахте. В 1944 году американцы начали наступать. Нас вывезли в Германию. Там я работал в механическом цехе. Когда американцы стали подходить ближе к Германии, нас опять в колонну пленных и отправили в Гамбург. Прошли мы километров 20, нас поселили в большой сарай. Утром встали, баланду получили, а есть уже пришлось в дороге. А американские самолеты-разведчики летают низко-низко. Тут и танки подошли. Немецкий конвой разбежался. Нам французский переводчик говорил, чтобы мы шли туда, где мы раньше работали. Мы туда пришли. Нам организовали двухразовое питание. Нас освободили в апреле 1945 года, а в июне вывезли за пределы американской зоны.

В Россию мы шли пешком – 22 тысячи человек. По численности мы были, как дивизия. Мы дошли до Минска, там остановились, копали картошку. Ночью по тревоге на погрузку. Нас пригнали на станцию и посадили в вагоны «красного креста», как умалишенных, и везли до Соликамска 19 суток. В Соликамске мы месяц жили в землянках. Потом решили написать письмо Сталину и нелегально отправили. Среди нас были слесаря, трактористы, шофера. Нас везли для восстановления химической промышленности. Нас потом покупали – приезжали из отдела кадров и брали, сколько нужно человек. Нас, как баранов, сдали в 6-й монтажный цех. Я 18 лет там работал, квалификацию повышал. Сначала котельщиком был, потом шофером. На 8-ю базу я перешел в 1963 году и там работал до пенсии.

Я 18 лет проработал в шестом монтажном. Мы опасались болтать лишнего, потому что людей забирали и сажали.

Когда я работал в Германии в механическом цехе, там поневоле приходилось прислушиваться к немецкому языку, спрашивать. По инерции какие-то слова заучивались.

А все были такие люди, которые специальности имели – шофера, трактористы, слесаря, нас везли на восстановление химической промышленности в Соликамске, Березниках. Нас оттуда потом, как покупатели с отдела кадров приезжают, берут, сколько им нужно человек, и вот привезли в Березники, там отработал, пока на пенсию не вышел.

– А расскажите, пожалуйста, подробнее о немецких лагерях.

– В лагере в Каунасе ничего не делали, ничего, только из нас последнюю кровь клопы выпивали. Там днем не увидишь, а ночью просто усыпано клопами. А потом из Каунаса, екатериновские казармы, из этих казарм на привезли в Правенишки, там километров 30-35 на восток. Как на Минск ехать, на левой руке этот лагерь Правенишки. Там мы копали торф. Вот по этих пор, по колено в ледяной воде, и на эскалатор кидали, а там мешали его и таким делали, как булки хлеба длинные, на досках, а там на траву сваливали и сушили.

– А много людей было?

– Много. Там были и литовцы, и поляки, и русские, и французы, французские евреи, там все национальности были.

– Там были какие-то нормы выработки?

– Какие нормы, работаешь та, допустим, с утра до вечера. Часов в 7 вечера, как скот пригонят, баланды дадут.

– Что, кроме баланды, еще давали?

– Ничего не давали. Хлеба давали граммов 400, раз в день, утром. В обед баланда, вечером кофе густой, ожидаешь, когда это погуще, посытнее чтобы, налить. Там половина котелка кофе, осадки.

– А наказания какие-то были?

– Наказания я не испытывал на себе. А вот сбежали двое и убили двух немцев, и три дня нас на работу не выгоняли, все считали, что найдут и их расстреляют тогда. А потом, после трех суток, объявили, что расстреляют вместо тех за каждого немца 10 человек русских, поляков или других, независимо. И вот так отсчитывали – девять, десятый вон, девять, десятый вон, девять, десятый вон. Я был «девять», а десятого вывели на расстрел. 20 человек или больше вывели на расстрел, а нас выстроили по забору смотреть. Перекрестным огнем их – и нету, как сонные падают.

– И сколько вы там пробыли?

– Всего до освобождения, как американцы освободили, три с половиной года.

– А были случаи, когда человек отказывался от работы?

– Да кто откажется? Тогда откажешься, когда уже упал. Или в больничку заберут, а может, даже и расстреляют, чтобы избавиться от слабого.

– А что из себя больничка представляла?

– Как скорая помощь, там несколько коек, кормили получше. Я, правда, не был там. А в лагерях это так.

– Расскажите о содержании в лагере: как одевали, как охраняли.

– В казармах, когда мы были, там общий лагерь охраняется. И в Брест-Литовске, и в Каунасе, а в Правенишках лагерь, то же в Литве – там кругом проволка колючая двойная, банки навешаны, как сигнализация, и по вышкам стоят охранники. Ты только можешь выйти во двор, и больше ничего. Я даже не видел, чтобы там много бродили. Как в казарму придут, замерзшие, так отогреются – и спать.

– Там одежду выдавали казенную, что было у вас?

– Как попало, сносилось, тогда дадут. Вот у меня коленки голые были, дали брюки солдатские немецкие. Или кого там хоронили, сдирают, чтобы одеть других. Кавалерийский бушлат у меня был, деревянные колодки, называлось по-лагерному «клумпи». Они долбленые, у нас лапти плетут, чуни, а у них долбленые из бука.

– Они воду не пропускают, или теплые?

– Какое теплые, там мешки бумажные навернешь, они же размокают, вот в этих клумпях там и стоишь, там вода и все, только что не голой ногой.

– Так это равнозначно, что голой ногой, что в этой клумпе.

– Вроде не уколешь только, вот что, не поранишь.

– А что больше всего запомнилось?

– Это освобождение. Это тот самый момент радостный. Когда освободили, кормили хорошо, двухразовое питание. Там еще молокозавод был, пойдешь, кефиру принесешь ведро, его употребляли. Немцы не сопротивлялись. 12 апреля 1945 года освободили.

– А как-то по настроению немцев было ощущение победы или, наоборот, наших поражений?

– Я вам точно не скажу… Уверены были в своей победе, а когда их на Востоке-то раскромсали, у них паника пошла.

– Никого не освобождали, никогда не было таких случаев?

– А как освобождать, если только из лагеря брали к гражданским на работу, в сельское хозяйство. Много было таких случаев, и русские, и голландцы были, русские женщины, которых вывезли из Германии, распределены были по крестьянам. Они сами мало работали – кто на фронте, кто на укреплениях, малолетки.

– А до войны ваша семья как жила?

– Мы жили единолично, отобрали сперва землю. Отбирали телят, коров за неуплату налога. Мать была старая, не в состоянии, отбирали.

– Это в коллективизацию?

– Да, коллективизация была в 29-ом году, а это в 30-м, 32-м годах.

– А какие налоги были, не помните?

– Налогов всяких было полно. Подоходный, сельскохозяйственный, два подоходных было, страховка за строения. А тоже так же – неуплата, отбирали, что есть.

– Кого-то из родственников репрессии коснулись?

– В моей семье нет, а дядя Саня, материной сестры муж, их раскулачили, только оставили в своем доме, а все забрали.

– Никуда не выселяли?

– Нет, только через какие-то годы, года 2-3, забрали в тюрьму, посадили дядю.

– В тюрьму или в лагерь?

– В тюрьму.

– Было какое-то уголовное дело?

– Нет, никакого, просто как бывшего кулака, пришли, забрали. Он там просидел месяцев шесть, потом выпустили. Он сидел в Брянске.

– Давайте вернемся снова к немецким лагерям, которые пришлось пройти. Потом это как-то сказалось в жизни? Я имею в виду не здоровье, а на отношении других людей, в приеме на работу?

– Нет. Нас, как баранов, сдали в 6-й монтажный, мы там работали. Я 18 лет там проработал, квалификацию повышал. А так нет. Конечно, опасались лишнего болтать, много говорить. За это забирали и сажали. А, мол, ты был в плену, пропаганда. Язык на замок и молчали.

– А в лагерях были случаи, чтобы кто-то изучал немецкий язык?

– Просто услышишь, что они говорят, не изучали, а просто так, на слух. «Лопата сломалась» или что, «дай мне лопату». А когда уже  в Германии был, в механическом цехе работал, там поневоле приходилось прислушиваться. Спрашивать, вот он объясняет, как и что. По инерции заучивались какие-то слова, фразы, которыми приходилось постоянно пользоваться.

– А вы работали в этом цехе, там были вольные, начальство, это был уже не лагерь?

– Это лагерь был своего рода, но мы вольно ходили, не могли выйти только за территорию. В выходной день на 2 часа выпускали. Это 40 километров на восток.

– А потом как-то контролировали?

– Да, там сразу, чтобы во столько-то прийти. Если в 6 вышел, то в 8 должен быть.

– А если не будешь?

– Если не будешь, наказание будет какое-то, но этого нельзя добиваться. На самом же себе отразится.

– А какие были наказания?

– Могли обратно в лагерь отправить. Но здесь-то лучше было, здесь лучше кормили и прочее… Два раза суп с капустой, с брюквой или кулеляби. Это как брюква, но у ней, как у морской травы, такие жилы. Попадет на зубы, неприятно, не разжуешь. Немцы ее хвалили, питательная, а русские не любили.

– Какие-нибудь оценки немецким людям можете дать, какие они?

– Был старик мастер у нас, он хороший был. Второй был средних лет, ему на фронте оборвало палец, он на все говорил – тебе нужна война? – Нет. – И мне не нужна. Надо Гитлеру и Сталину дать по палке, и пусть они дерутся, кто кого, это ихнее право. Кто кого победит, тот и выиграл войну. Он так говорил, посмотрит налево-направо, нет никого из ихних.

– Тоже разные люди были?

– Да, люди разные. Хвалить многих нельзя, и ругать здорово нельзя, у них режим такой. Если ты будешь сочувствовать русскому, чеху или еще кому-то, значит его накажут. А у них наказания жестокое. Мы встретили в Мальхове, там пороховой завод, сборный пункт, там лагерь для порохового завода работал, так сами немцы ползают, из них течет все. И свой народ доводили до этого. Так же, как и в России, посмотришь, удивляешься даже. У него жалости не было ни на какую нацию, даже на свою. Режим у них такой.

 

Поделиться: