⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒

1.24. Любила его всей душой

В день смерти моего мужа Ивана Адамовича шел сильный дождь… Сыро, промозгло. Обычная мартовская погода. Слёз почти не было – все глаза выплакала уже. Последние годы и дни его жизни прошли в тяжелой борьбе с недугом.

Теперь, по прошествии времени, я уже способна рассказать о нем…

Муж мой, Иван Адамович Бадаев, родился в 1926 году в Белоруссии, в селе Пекаличи Парического района Гомельской области. Семья большая: отец Бадай Адам Данилович (1872), мать Ксения Тимофеевна, брат Дмитрий, сестра Лена и сам Иван.

В небольшом селе, где все знают друг друга, весной 1931 года появился новый человек. «Кто-то сверху», как говорили тогда. Сразу же поползли слухи, что под руководством этого «кто-то» будут создавать колхоз. Вскоре из района приехали представитель райкома, чекист с солдатами (для поддержания порядка). Немедленно собрали сход и всем объявили о начале коллективизации. Зачитали приказ сдать скот, зерно, рабочий инвентарь. Отбирали буквально всё, не оставляя почти никакой опоры в личном хозяйстве и возможности прокормить семью.

Сельчане слёзно просили заступиться Адама Даниловича, так как был он человеком уважаемым, грамотным, все ему доверяли. Он попытался уговорить начальство, но представитель был неумолим. «Куда же вести скот?» – «Жердями огородите и пусть так стоит». На что Бадай возмутился: «Что это за коммуна такая?! Надо сначала коровник построить, конюшню». Предлагал разумные решения. «А как же с зерном? Народ не сможет засеять свои наделы, значит, голод в будущем году неизбежен». Что тут началось! Адама Даниловича обозвали «чуждым элементом, врагом народа». Какой же он враг, когда он заступник?

Как рассказывал мне ныне покойный Иван, на следующий день в дом пришли красноармейцы с винтовками и стали вытаскивать зерно из амбара, выгнали скот из стойла, инвентарь вынесли – всё самое необходимое. Сеялку и мельницу объявили колхозными. Она и до этого была для всех доступной, Адам самостоятельно её строил со старшим сыном Дмитрием и по доброте душевной в помощи никому не отказывал. Вообще семья их была очень доброй и отзывчивой. Адам лечил скот, советы полезные давал по различным делам, прошения писал, так как грамотных было немного. Ксения занималась лечением больных, знала избавление от различных болячек, в том числе от укусов змей, которые случались нередко. Помогала роженицам, даже роды принимала.

Поэтому и уважали эту примерную семью все деревенские. А тут обвинение такое – враги народа. Сбежался народ к их дому, и все видели, какой произвол творили солдаты, как рушили годами налаженный быт и уют. Самое дорогое, что у Бадай было, это граммофон и гармошка Димы. Хорошую музыку они очень любили, и ни один праздник, ни одна свадьба не проходили без музыки, песен и плясок. Тем более, Диме нужно было невесту искать, ведь 22 года почти. Он и хотел уберечь гармошку, но солдат грубо отнял её, бросил на пол и наступил ногой. А граммофон они презрительно назвали «буржуйской игрушкой». Все забрали, даже одежду, что уж совсем невыносимо было. Будто ограбили.

Семью выселили по решению ОГПУ. Ивану тогда было всего 5 лет, но те дни крепко врезались в память. Он часто рассказывал о пережитом, иногда со слезами на глазах. Рассказывал, что мама горько рыдала, когда сказали, что их сошлют на Урал. Ваню и 16-летнюю сестру Лену прятали, куда только придумать можно. В подполье и прятаться не было смысла, сразу же бы нашли и увели. Поэтому мальчика скрывали в печке и закрывали горшками всякими – чай, уж там рыться не будут. А Лена в стогах сена пряталась, и родители жили в страхе: а вдруг начнут вилами проверять – покалечат. Потом сестра отца Ганна тайком увела их к себе в избу. Конвоиры хватились, что двоих детей нет, стали искать и первым делом пришли к Ганне. А она заранее отправила племянников на другую окраину села, потом до самого вечера прятали их сердобольные сельчане, переводили из хаты в хату. Получается, и детей объявили врагами народа.

С тех пор Ваня и Лена остались без родителей. Все село помогало им пропитаться и одеться, помнили люди добро их родителей, не бросили в трудную минуту. Но вскоре все почувствовали горькие последствия сплошной коллективизации. Наступил голод, ели траву, доставали корни камышей, мыли. Сушили их и пекли лепёшки. Летом полегче: собирали грибы, ягоды, ловили рыбу. Картошка была основой любого обеда, но и её не хватало до весны.

Через три года тетке Ганне пришло письмо, в котором отец просил переправить детей к нему на Урал. Сама отвезти Ваню и Лену она не могла, поэтому упросила проводника поезда довести до Москвы и посадить в поезд до Молотова, человек тот не отказал ей. Дети благополучно добрались до деревни Катомыш Красновишерского района, в которой жили спецпоселенцы. Конечно, условия там были тяжелые, каждый жил под контролем, в комендатуре отмечались вплоть до 47-ого года.

Но, несмотря ни на что, Адам уже построил здесь дом, вскопал небольшой огород. После завели козу и курицу – подмогу в пропитании. «Тебя, дед Адам, хоть на второй Урал ссылай», – добродушно смеялись поселенцы. Бадаи в первые дни даже плакали от радости, что теперь они вместе… Ничто не предвещало новой беды.

Осенью Ивана отвезли в районную школу. Жил мальчик у знакомых, на каникулы родители забирали его домой. В школе Ване нравилось, учился хорошо, особенно силён был в математике. Но, соскучившись по родным, всегда радовался любому поводу, чтобы съездить к родителям. Однажды в новогодние каникулы 1938 года он не дождался родителей. Обеспокоившись, отправился пешком, но дома никого не застал. Соседи рассказали, что приезжала машина, которую называли «чёрным вороном».

Все тогда знали: ничего доброго от таких гостей не жди. В те дни забрали многих мужчин. В каждой семье поселилось горе. Среди арестованных оказались родители и старший брат Ивана. Отцу Адаму предъявили обвинение в агитации против советской власти. Шесть месяцев продержали в КПЗ, но за неимением улик отпустили. Он смог доказать, что летом 38-ого работал на Рябининском рейде и никакой агитации не вел. Директор рейда выслал его табель выхода на работу и ведомость получения зарплаты. А мать обвиняли в том, что она якобы возле магазина настраивала женщин против власти. Скоро и она вернулась, так как доказала, что в то время болела, а за продуктами посылала соседку, и продавец подтвердил это.

А брата обвинили в совершении диверсий, разрушении железной дороги Соликамск – Красновишерск и поджоге сельского клуба. Иван рассказывал, что брата пытали, в пожарный шланг заливали воду с песком, пускали мощную струю на обнажённое тело. Кожа рвалась, обвисала лохмотьями. Но он всё равно не подписал подсунутую бумагу-обвинение. Дали восемь лет. Сослали на Беломоро-Балтийский канал.

Кстати, железной дороги Соликамск-Красновишерск до сей поры нет, не построили. А клуб в деревне долгие десятилетия стоял, и не было у него ни одного обугленного угла. Но разве что-то возможно доказать?

На стройке, куда его сослали, были нечеловеческие условия жизни и труда: голод, холод, непосильные нагрузки. Люди не выдерживали, умирали. Дима оказался сильнее. С самого детства помогал родителям, знал, что такое физический труд. Отбыв срок, вернулся в Соликамск, где жила Лена.

Иван продолжал учиться. Но летом 1942 года его откомандировали, несмотря на юный возраст, в Лысьвенский ОЛП Усольского исправительно-трудового лагеря в качестве бригадира. В подчинение ему дали 10 заключённых. Работа состояла в том, чтобы ловить на озере рыбу и отправлять в Усоллаг.

Осенью 1943 года Ивана призвали в армию. Готовили на миномётчика. Полк стоял в Ирбите. Зимой на уборке остатков урожая он простудился, тяжело заболел. Месяца два лежал в госпитале, перенёс несколько операций и был признан негодным к строевой службе.

При выписке из госпиталя произошёл интересный случай. Как и полагается, ему выдали документы. Посмотрел – а фамилия-то не его. Бадаев. Заявил начальнику госпиталя, что произошла ошибка. Начальник стал уверять, что новая фамилия звучит лучше прежней, и что теперь уж его точно никто не будет дразнить «Эй, Бадай, бодай!» Кроме того, на переоформление документов потребовалось бы около двух месяцев, долгие хлопоты. Так Иван и стал Бадаевым.

После армии он жил с сестрой в Соликамске, но обузой для её семьи быть не хотел, поступил в Кунгурский лесотехникум на заочное отделение. Иван Адамович к тому времени работал экспедитором, обеспечивал Усоллаг продуктами питания. Потом его рекомендовали заведующим столовой.

…Я встретилась с Иваном Адамовичем, когда он уже в звании подполковника служил начальником планово-экономического отдела Кизеловского управления лесных ИТУ. Вот туда и приехала я после окончания училища. Однажды во время нашего разговора входит в кабинет высокий молодой человек. Представился – Иван Адамович. Он только что вернулся из отпуска, был на родине в Белоруссии. Взглянула я в его глаза и… Ну, что скрывать, уж очень понравился мне новый начальник. Иван Адамович устроил меня в комнату для молодых специалистов.

Назавтра нам вместе предстояло ехать в Нижнюю Сурдию. Утром просыпаюсь – кто-то заглядывает в окно и стучит тихонько, по-юношески робко. Вижу красивое лицо, приветливую улыбку. Это начальник знак подаёт, ехать пора.

На месте оказалось, что дом, в котором мне планировали выделить комнату, не готов, строительство продлится еще месяца два. На время поселилась в квартиру, принадлежавшую одному из сотрудников, он уезжал с семьёй в отпуск. Пустили, но с условием, что за хозяйством пригляжу, коз доить буду. На прощание гостеприимная семья решила чаепитие устроить. Я вызвалась сходить в магазин за продуктами. Вернулась и слышу: все гости нахваливают человека одного – Бадаева какого-то. И еще услышала, что жену он молодую привёз, правда, худовата, зато коса густая, длинная. Тут хозяйка и говорит: «Валюш, так это про тебя ведь бабы наши толкуют!» Вспомнила я, действительно, все видели, как Иван Адамович помогал мне из машины выйти, когда мы прибыли сюда. А я-то не догадалась, не знала, что это и есть тот самый Бадаев. Удивились все, посмеялись дружно – вот откуда ноги у слухов растут.

Но разговоры эти правдивыми на деле оказались. Предки Ивана Адамовича по линии матери были из Греции, поэтому и он, как полагается, был очень красив, мягок, обходителен, красиво ухаживал за мной и через некоторое время сделал предложение. Полюбив его всей душою, я, конечно, согласилась.

Всякое пережили мы вместе. Воспитали двух сыновей. Получили квартиру в Перми. Но через два месяца после новоселья, в ноябре 1987 года, у мужа случился инсульт, парализовало всю левую часть тела. За четыре года он перенёс несколько операций. Отказали почки… Как мы настрадались с ним! Два месяца мне пришлось жить в больнице, ухаживать. Любила сильно, бросить не могла. Заново учила ходить. И представляете, за два месяца он практически встал на ноги, мог передвигаться даже без трости. Но радовались мы недолго.

Никогда не забуду жаркое лето 1995 года. На почве развивающегося диабета – инфаркт. Теперь он едва мог двигаться, жизнь его поддерживали только лекарства и вера в свои силы. Но организм отказывался принимать таблетки, капельницы, капсулы. Тяжелое это зрелище – любимый человек, прикованный болезнью к постели. Сказалось голодное и холодное детство.

Но ведь были и радостные дни! Часто всей семьёй гостили у сестры Ивана Адамовича Елены, в Виннице, на западе Украины. Жила она со своей семьёй на окраине города, у них и баня была, и хозяйство. Однажды Иван увидел, как его племянница готовит себе приданое – множество пуховых подушек. Удивился и сказал в шутку: «Жаль, у меня такого приданого богатого не было». Лена и ответила, мол, обязательно тебе будет приданое. Мы вскоре и забыли об этом разговоре. Вернулись в Пермь. Через некоторое время получаем посылку: четыре больших пуховых подушки и два одеяла из дорогого германского шёлка. Вспомнили мы тогда слова Елены.

А вот я на одном из семейных снимков. Сделан он там же, в Виннице. Как-то после бани выхожу во двор, а меня поджидают сыновья с мужем и фотограф. Долго упрашивали сфотографироваться. Сначала отнекивалась, но, наконец, позволила себя щёлкнуть. Такой и запечатлелась на фотографии: с мокрой растрёпанной косой, румяная от жару. Вот ведь как. Совсем не готова была, а щёлкнули. Они красивые какие – а я только что из бани… Смотрю сейчас на эту фотографию и улыбаюсь, вспоминаю молодые годы.

Ещё одна любимая фотография сделана уже в Перми, когда мы с мужем, уже пенсионеры, гуляли по городу. Я тогда только-только оправилась от тяжёлой ангины, чувствовала себя не очень хорошо. Но Иван Адамович решил сделать приятное, предложил сфотографироваться: «У нас так мало снимков, где мы вместе!»

Ивану Адамовичу так и не присвоили звание полковника. Один сослуживец проболтался начальству, что он из семьи репрессированных. И это уже в наши времена, когда люди узнали правду о репрессиях. Нет, действует сталинская отрава до сих пор. Никто не взял в расчет, что Ивану было тогда всего 5 лет. Им это и неважно – просто решили наказать за отца.

…Когда-то мы поклялись перед алтарём никогда не разлучаться. И сдержали клятву. Смерть разлучила нас после 44 лет нелегкой, но счастливой совместной жизни. Умер он 3 марта 2001 года. В день похорон непогодилось, шел сильный дождь…

 

«Еще одна любимая фотография…»

Поделиться: