⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒

1.33. Вечная память

Я – кулацкая внучка. Моя сестра Тамара – тоже. Родились мы на спецпоселении в Добрянском районе, квартал 130. Поселение в то время не имело еще никакого статуса, просто квартал леса, подлежащего вырубке.

Дед наш, Денисов Андрей Порфирьевич, был раскулачен в 1931 году и выслан со всей семьей из Мамадышского района, д. Гремячка, Республики Татарстан, в трудссылку (спецпоселение) в г. Краснокамск. Там уже начиналось строительство Бумкомбината.

Состав семьи: глава – Денисов А.П., мать его – Ирина, 76 лет, жена Анна, 1877 года рождения, сын Виктор, 1912 года рождения, дочь Зоя, 1916 года рождания (наша мама), сын Павел, 1918 года рождения, дочь Анастасия, 1924 года рождения.

Наша прабабушка Ирина до спецпоселения не доехала. Ее оставили где-то у родственников, так как она и по избе-то передвигалась, опираясь на табуретку, которую толкала перед собой.

Дедушку арестовали раньше, до высылки. Увезли в Мамадыш, на допросах избивали. Он был очень больной, когда его воссоединили с семьей и повезли «путешествовать» по Уралу. Две недели по деревням собирали раскулаченных и свозили к пристани (не помню, то ли Сайгатка, то ли Соколки) со скарбом, который разрешили взять с собой. Все это мне известно по рассказам мамы.

У дома посадили детей и прабабушку на телегу, взрослые шли пешком. Прабабушке в руки дали самовар, но конвойный, возможно, из своих же, деревенских, самовар отнял. В большой сундук сложили одежду, теплые вещи – ехали-то в зиму, конец сентября. Дождь холодный со снегом. И тут конвоиры потребовали все вещи переложить в мешки, сундук кому-то понадобился. За две недели под дождем одежда в мешках вымокла, так что на баржах, пока везли по рекам, была непригодной, чтобы согреться. Ехали под охраной.

И зачем нужно было вырывать с корнем крепкое крестьянское хозяйство? Работников-то хороших не так уж много. Дедушка наш в этом «путешествии» простыл, пока баржу тянули по реке до Краснокамска, приехал уже совсем больной. А бабушка Анна надела на себя пять юбок, потом они ей очень пригодились, шила из них одежду детям.

Поселили в бараках. Молодежь от семьи отделяли: барак № 13 – парни, № 17 – девушки. А наши маленькие жили с семьей.

Больной дедушка работал на строительстве железнодорожной ветки к будущему Бумкомбинату. Он сильно кашлял, согреться, обсушиться можно было только у печки-буржуйки, которая стояла посредине барака. А семьи разделялись занавесками. Много детей, стариков. Деда все выпроваживали в свой угол, боялись заразиться, боялись за своих детей.

В январе 1932 года он умер, оставив семью на бабушку. Ему было только 52 года. Похоронили на кладбище недалеко от бараков. Самая младшая, Настя, училась в первом классе на Рабочем поселке и в школу ходила мимо кладбища. Видела, как ковшом экскаватора поднимали гробы. Мама ее спрашивала: «Видела ли тятеньку?» Она отвечала: «Наша могилка еще на месте». А однажды не нашла это место – все было перерыто.

В характеристике на кулацкое хозяйство, которую мы нашли в архиве, значится, что семья имела до революции водяную мельницу, а потом до 1930 года ее арендовала. В сезон работали на ней наемные рабочие. При раскулачивании в хозяйстве была корова, лошадь, четыре овцы, дом, каменная кладовая, хозяйственные постройки и лес, заготовленный на строительство дома для семьи старшего сына.

Вот и все богатство на многодетную семью. Двор был выложен камнем. Когда раскулачивали, все булыжники вывернули ломами – искали клад, спрятанное богатство. Мама вспоминала Добрика – конфискованного жеребенка. Через много десятилетий, умирала и все вспоминала Добрика.

В январе 1932 года нашей будущей маме Зое было 15 лет. Пошла работать санитаркой в тифозный барак. Потом работала смазчиком по обслуживанию агрегатов на Бумкомбинате. Виктор, старший брат, работал электромонтером, лазил по столбам. На работе повредил ногу. Ходил на костылях. Умер в 1935 или 1936 году. Похоронен на кладбище в деревне Мысы под Краснокамском.

В 1937 году в Краснокамске мама вышла замуж за Брагина Виктора Фёдоровича, тоже из семьи раскулаченных из Суксунского района. Рассказывала мама о своей жизни очень неохотно. Да и нам советовала помалкивать. Все боялись в то время говорить, и этот страх преследовал людей еще долгие годы.

В 1937 году новая беда – отца посадили за хулиганство. Его не пустили в клуб после третьего звонка, он выбил дверь и вошел, за что и получил два года. Отбывал наказание на Камчатке.

В поселке Майском возле Краснокамска спецпоселенцам разрешили строить жилье. Наш дом был еще без окон, но семья вселилась в него. Вскоре на Бумкомбинате произошла авария, что-то взорвалось. Виновых долго не искали – обвинили кулаков. Весь поселок Майский, целыми улицами, стали опять выселять. На баржах вместе со скотом, какой у кого был, переправили в Чёрмозский район, поселок Майкор и поселок Горки (ныне – Юсьвинский район). Там были четырехквартирные дома, построенные другими спецпереселенцами. Но пожили недолго. Опять семью перевезли, теперь в поселок Увал того же Чёрмозского района. Мама жила в семье, работала на углежжении. Работа тяжелая и грязная, но уголь был нужен металлургическому заводу. Этот завод потом ушел под воду, когда построили Камскую ГЭС.

В 1939 году отец наш вернулся из мест заключения, приехал в Краснокамск. Стал ходатайствовать, чтобы семью воссоединили. Мама тоже писала прошение. Они надеялись, что теперь им выдадут паспорта, они станут свободными людьми.

Но получилось иначе. Младший брат Павел с сестрой Зоей уехали в Краснокамск. Не знали они, чем рискуют. Через некоторое время их с конвоем вернули обратно. За эту провинность Павла вместе с мамой отправили еще дальше, в таежный поселок Тузим, около Пожвы, пристань на Каме – Орёл. Тут он работал в радиоузле. Женился на депортированной из Белоруссии женщине с ребенком пяти лет. После войны уехал с семьей в Белоруссию.

Настя после окончания семи классов поехала из Чёрмоза в Пермь поступать в финансово-экономический техникум. Экзамены сдала, но не приняли. Попробовала поступить в педтехникум на дошкольное отделение. Проучилась всего два месяца. Кто-то из дирекции в ее документах разглядел штамп НКВД. В общежитии не прописали и вообще выгнали.

Директор техникума, видимо, сочувствовал трем девушкам с такими же, как у Насти, «плохими» анкетами. Посоветовал ехать в Кудымкар и там поступать в педтехникум. И там их приняли. Очень они хотели учиться, мечтали вырваться из бараков. Но проучилась Настя всего два года. Из-за бедности, из-за голода была вынуждена уйти. Помогать ей некому и нечем. Пришла шестнадцатилетняя девочка в РОНО и получила направление на работу на сплавной участок Иньвенского рейда. В 1942-м ее послали учиться на санинструктора, а в декабре того же года отправили на фронт. Анастасия Андреевна, ветеран Великой Отечественной войны, живет сейчас в Набережных Челнах.

Паспорта наши родители так и не получили, их отправили в Добрянский район, квартал 130, на спецпоселение. В 1940 году родилась я. А через год и два месяца – Тамара. В октябре 1942 года отца мобилизовали. Неплохо «устроился», служил в учебном подразделении, в Кунгуре. А мама в это время валила лес.

Нас определили в ясли, слава Богу. Как ей тогда приходилось, что пришлось пережить, мы в то время не знали и не понимали. Позже она рассказывала: «В лесу надо дерево обтоптать от снега, лучной пилой свалить его, сучки обрубить, ствол на определенную длину разделать. Да еще и вывезти на лошади свои кубометры. Норму выполнять надо, ведь «Всё для фронта, для Победы!» За эту же норму и продукты давали, но их не хватало. Ели и крапиву, и пиканы. Летом лес кормил».

В это время приехала бабушка – помогать маме с детьми. И вот привалило счастье – появилась коза, начали выращивать картошку. «Это и помогло выжить», – говорила мама.

В квартале 130 в бараке за перегородкой из досок рядом с нами жили депортированные белорусы. Вечером кричат через перегородку: «А ну-ка, ягодки (это нам с сестренкой), – «Катюшу»!» И мы с сестрой поворачиваемся в их сторону и запеваем. Как уж мы пели, но их, тоже обездоленных, лишенных семьи и детей, это трогало до глубины души.

Вернулся отец. Здоров и невредим. Воевал в тылу. Конечно, мы его не узнали, а он нас и вовсе забыл. Пожил немного и поехал устраиваться в город. Обещал семью забрать, но время шло, а за нами так никто и не приехал. Мама все поняла – бросил. Затопит, бывало, печку, откроет дверцу, посадит нас с сестрой перед ней и говорит: «Кричите: папка, приезжай за нами, вернись к нам!» Так мама стала «соломенной вдовой», а мы – брошенными детьми. Судить отца не буду. Бог ему судья.

В 1946 году стала мама проситься, чтобы ей позволили выехать на поселение в Палкино, где жила бабушка, Анна Игнатьевна, и наша тетя, Анастасия Андреевна. Тетя работала заведующей детским садом. Так мы оказались в Палкино.

Опять барак. По одной стороне – комнатушки на одну семью, по другой – мужское общежитие. Жили депортированные разных национальностей. Печка – опять посредине барака, кирпичная, с плитой, на ней готовили все жильцы. Возле нее и сушились.

Рядом с нами жила татарская семья – Сиразеевы. Детей много. Отца их не помню. Их мать, тетя Маруся, пекла прямо на плите, без сковородки, лепешки из картофельных очисток. Она их собирала в отходах около столовой. Однажды ребята разбаловались, бегали друг за другом, и один выскочил прямо под ноги матери, а она несла чугун с кипятком. Обварила – мальчишка погиб. Вот это горе общее я хорошо помню.

Маму приняли в рабочую столовую ОРСа. А нас определили в детсад. Поэтому голода мы не помним. В садике, кажется, была корова. Кашу ели с молоком. Морковную кашу помню хорошо.

Сплавной участок располагался на правом берегу Камы. А барак стоял на притоке маленькой речушки. Летом прямо на берегу этой речки делали печки летние. Еду готовили не в бараке, а на этих печушках. Мы, детвора, собирали всякие щепки, отходы, чтобы их топить. Мама наша поработала и уборщицей в клубе, мы ей помогали, и банщицей. Воду носила на коромысле. Дрова сама рубила.

На лесосплав приезжали сезонные рабочие – вербованные, то есть свободные. Почему-то запомнились молодые женщины-башкирки. Все обуты в лапти, с белыми вязаными носками, в белых передниках. А уезжали все в галошах, это означало – заработали, смогли купить. Лаптей тогда по поселку валялось много. Дети играли с этими лаптями.

За Каму ходили на болота и на вырубки за клюквой и брусникой. Носили ведрами. Там в лесу, километрах в шести, было два лагеря: женский – «Екатерининка» и мужской – «Шахан». Так их в народе называли. Когда мы шли за ягодами, часто встречали заключенных. Их вели колонной, а при встрече с гражданскими усаживали на обочине, пока мы не пройдем. В это время шла зачистка дна будущего Камского водохранилища. Вот там-то они и работали, валили и сплавляли лес.

У нас была ручная швейная машинка. Мама где-то ее купила и называла «поповской». Машинка до сих пор работает. Челнок качающийся, на корпусе – буквы «СССР». Значит, у нас выпускали. Эта машинка-труженица нас спасала в трудное время. Мама обшивала не только свою семью, но и всех женщин на участке и даже в ближайшей деревне. Шила рукавицы, на сплаве они очень нужны. Шила стеженые сапожки-бурки. Их носили с галошами.

Я в школу пошла в 1947 году. Мама сшила из какой-то холщовой серой ткани сумку для книг и тетрадей. Я ее носила через плечо. А в то время у некоторых уже появились портфели, и мне мама внушала: «У тебя в этой сумке пятерки, а там, в портфелях, – двойки и тройки». Белый фартук к школьной форме нам с сестрой сшила из белых мешочков. В них муку продавали.

Жили спецпереселенцы дружно. Тут и немцы Поволжья, татары, белорусы, украинцы. Все в бараках, все равны, все ходят отмечаться в комендатуру в город Чёрмоз. Мама идет в Чёрмоз, а мы семь километров бежим с ней рядом, чтоб купила мороженку. Но это редко доставалось. Петушок-леденец на палочке купит – радость. И семь километров нипочем. А когда пряник первый купила нам, так учила: «Положи на хлеб и кусай вместе с хлебом».

В школу мы ходили за два километра – в село Усть-Косьву по берегу Камы. Зимой дорога санная, по реке. Ребята учились вместе: немцы, татары и другие. На переменках играли с нами и учительницы. Вокруг печи водили хоровод и пели: «А мы просо сеяли, сеяли… Вейся, вейся, берёзка!» Осенью после жатвы ходили классом собирать колоски.

Постепенно обживались. Мама в 1947 году вышла замуж за депортированного белоруса. В 1948 году у нас появилась сестра Лиза. В общем, жили как все. Другой жизни мы, дети, не знали. Рядом квартировали такие же трудпоселенцы. Строили сарайки, в которых держали коз, свиней. На скотину были большие налоги. Чтобы меньше платить, умудрялись поросят прятать от уполномоченного. Сено для коз косили по вырубкам между кустов. Навяжет мама травы в тряпку (нельзя было показывать) – и на плечо. Несем к бараку – сушить сено на зиму.

В поселке электричества не было. После ужина при керосиновой лампе делали уроки. Радио – черная бумажная тарелка. Передачи были интересные: читали литературные произведения, последние новости, футбол транслировали. Но радио появилось, когда поставили движок, тогда по вечерам в каждой семье загоралась лампочка.

Отчима мы любили. Но он был строгий, за учебу спрашивал. Если отметка в тетради или в дневнике ниже четверки – в клуб не собирайся, кино не для тебя. Поэтому мы старались и учились хорошо. Спали на соломенных матрацах, зимой с ребятами ходили по пояс в снегу к соломенным скирдам, набивали наволочки.

В 1956 году заполняли Камское водохранилище. Подошла вода и к нашим баракам, опять надо менять место жительства. Рабочих с семьями со всем имуществом и живностью на баржах перевезли в Майкор и на Горки.

После семи классов я поступила в Краснокамский целлюлозно-бумажный техникум. В 1958 году закончила его. А сестра Тамара окончила 10 классов в поселке Майкор. В 1959 году она поехала в Пермь, поступила в авиационный техникум. Окончила его, и пошла работать на завод АДС. И так трудилась там до самого выхода на пенсию.

В 1969 году мама переехала к нам в Пермь и тоже работала на заводе АДС. Умерла в возрасте 83 года. Вечная ей память. И вечная память всем родным и близким, не вынесшим тяжких испытаний, которые им вдоволь предоставила советская власть.

 

Пишу для того, чтобы наши дети и внуки знали свои корни. Многие и многие тысячи простых людей пострадали. Этого нельзя забывать.

 

Поделиться: