| ⇐ предыдущая статья | в оглавление | следующая статья ⇒ |
14.3. Мать поэта
Поэта Алексея Решетова представлять не надо. Его стихи известны читателям всей страны.
Но родился он далеко от наших краев – в Хабаровске. На Урале семья Решетовых оказалась не по своей воле. Мать будущего поэта привезли в Пермскую область по этапу...
Когда бы я ни зашла к Решетовым, Нина Вадимовна всегда сидела с книгой в руках. Литература, живопись – это повседневные интересы их семьи. Вечные интересы.
Но существует и быт. Очередь в магазинах, внезапный вызов врача, ремонт холодильника и прочие, прочие заботы.
Быт... Привычное, не очень уважительное слово.
Быть... Значит, бытовать. Значит, жить.
– Крысы закрывали весь пол, они на нас не обращали никакого внимания. И мы на них тоже. Помню, сижу, что-то штопаю, мне подруга говорит: «Нинка, у тебя на валенке крыса, сбрось хоть ее». Сбросила, надеваю куртку, а в рукаве опять крыса.
Это тоже был быт. Многолетний быт лагерей.
Судьба одного человека, одной семьи – капля в истории страны. И в то же время она отражает историю. Тем более, семья поэта.
Именно поэтому мне захотелось записать рассказы матери Алексея Решетова – Нины Вадимовны Павчинской.
– Родилась я на Русском острове, – рассказывает Нина Вадимовна. – Это недалеко от Владивостока. Дед и отец были офицерами. Во время гражданской войны у белых они не служили. Наоборот, симпатизировали красным. Помню (мне было 7 лет), на острове началась паника: идут красные! Недоваренные обеды остались на плитах – все кинулись на пароход, который шел в Японию. На острове осталось восемь семей, в том числе и наша. Мы и встретили красных.
– Я знаю, что ваша семья грузинских корней. Вот и у Алексея иконописные грузинские черты, и внучка Ольга как будто родилась в Грузии.
– По материнской линии мы принадлежим старому грузинскому роду Церетели. Были среди них и поэты. В детстве я знала много грузинских слов, мешала их с русскими. Но ни я, ни мои дети в Грузии, к сожалению, так ни разу и не побывали. Я считаю своей родиной Дальний Восток. Там провела свое детство, юность. Там началась моя семейная жизнь, родились дети – Бетал и Алеша. Там был расстрелян мой муж Леонид Сергеевич Решетов.
Нина Вадимовна достает письмо.
– Недавно пришло из Хабаровска. Там нашли место расстрела и захоронения заключенных. Почти в центре города. Я ходила по городу и не знала, что рядом могила мужа.
Решетовым прислали из Хабаровска газету, где рассказывается о Леониде Решетове, и копию приговора.
– Прошло 53 года, а я прочитала приговор и как будто заново похоронила мужа. Для меня всю жизнь было загадкой, где он погиб и что ему ставили в вину. И вот сейчас загадка разрешилась. Он приговорен к расстрелу как изменник Родины, и приговор приведен в исполнение в родном городе.
По рассказам Нины Вадимовны, Леонид Решетов был очень способным журналистом. У него уже вышли две брошюры, и он был полон творческих планов. Как раз в это время в центральной прессе появилась статья, которая называлась «Осиное гнездо».
– В той статье Леониду Решетову был приклеен ярлык – «дальневосточный Радек». После выхода газеты и начался разгром нашей редакции.
– Когда арестовали вашего мужа?
– Младший сын Алеша родился в апреле 1937 г. Мужа арестовали в октябре.
– Как это произошло?
– После статьи «Осиное гнездо» сотрудников редакции по очереди стали вызывать на бюро горкома. Идет заседание, а «воронок» уже стоит у крыльца. Домой никто не возвращался.
Ждали своей очереди и мы. И вот наступил день: вызывают в горком мужа. Ушел, а я не могу найти себе места: вернется – не вернется? И вдруг – возвращается! Тогда я не выдержала и разрыдалась. Он меня успокаивает: кончилось все хорошо. Утром мы сидим, пьем чай. Еще не верим в свое счастье. Вдруг подъезжает машина, останавливается. Звонок в дверь. Дворник говорит: «Открой!» Я открываю. Входят пять энкаведешников. Мужа забирают и увозят. Больше я его не видела.
Через полвека сын, поэт Алексей Решетов, напишет:
Когда отца в тридцать седьмом,
А вслед за ним и мать забрали,
Все наши книги под окном
Свалили, место подобрали.
И рыжий дворник подпитой,
При всех арестах понятой,
Сонеты Данте и Петрарки
Рвал на вонючие цигарки...
– Вы пытались разыскать, где находится ваш муж?
– После ареста я сразу побежала к брату Вадиму. Он сказал: «Я знаю об аресте. Меня уже уволили с работы».
Меня тоже уволили из редакции. Шесть месяцев я никуда не могла устроиться, хотя всюду висели объявления.
О судьбе мужа я долго ничего не знала. Но однажды увидела: по улице вели колонну арестованных. Мне показалось, что мелькнуло знакомое пальто. Я побежала вслед, но колонна уже завернула за угол и вошла в ворота тюрьмы. Потом я узнала: Леша действительно содержался в этой тюрьме. Не обмануло меня сердце. Но увидеться не пришлось.
– Вам не разрешали свидания?
– В эту тюрьму я ходила к нему раз в месяц. То есть не к нему, а нам разрешали передавать в конверте немного денег. У них был там ларек, и арестованные могли себе хоть что-то купить.
Но не так просто было сделать эту передачу. Очередь была до двух тысяч человек, стояли дня по три, а мороз был дикий. Из окошек тюрьмы шел пар – от дыхания арестованных в камерах.
Однажды у меня конверт не приняли. Сказали: «Выбыл». Куда? Неизвестно.
В следующий раз я снова выстояла очередь. Снова отказ. И так несколько раз. Наконец тот, кто принимал в окошечке конверты, меня пожалел и показал мне журнал, где фамилия Решетова была вычеркнута красным карандашом. Больше я о судьбе мужа ничего не узнала.
«Отец мой стал полярною землей...» – напишет потом сын.
– А что было с вами, Нина Вадимовна? С вашей семьей?
– Меня арестовали в июле 1938 г. Я поняла: значит, следствие по делу мужа закончилось, его признали изменником. Два моих малолетних сына остались с бабушкой – Ольгой Александровной.
Под тюрьму, где сидели женщины, был переоборудован какой-то старый заводик. Потолок был стеклянный. Солнце страшно нагревало, в камере духота, падали в обморок. Камера была рассчитана на 40 человек. А в ней помещалось 500 арестованных. Нары в два яруса. Новенькие занимали место под нарами, а там вообще не пошевелишься.
В тюрьме я пробыла около месяца. В августе нас посадили в товарный вагон и повезли из Хабаровска в Казахстан.
– Знала ли ваша мама Ольга Александровна, что вас отправили в Казахстан?
– Мы тогда сами не знали, куда нас везут, что с нами будет. В тюрьме нам сказали: «Собирайтесь с вещами!» – и все. Перед отправкой я стала думать, как бы мне сообщить домой, что меня увозят по этапу. Нас предупредили, что если кто-то попытается передать на волю письмо, то это будет расцениваться как побег и добавят еще два года к сроку. Всех тщательно обыскивали.
И все-таки я рискнула. Написала записочку на папиросной бумаге огрызком карандаша, который у кого-то тайно хранился. У меня был конверт. На нем я написала: «Кто найдет конверт, отправьте по этому адресу». Но как его выбросить на волю?
Привезли на станцию. Тут пришел поезд, который привез уже освобожденных. Один из них смотрит на меня и говорит: «Сейчас ты ягодка, а когда освободят – вот будешь!» – и показал скрюченный палец. Я говорю: «Возьми у меня письмо!» Он пообещал, сказал, что даст знак, когда передать.
Нас посадили в вагон, поезд тронулся. Я на ходу бросила письмо. Но оно не долетело, упало на перрон. Переполох начался, поезд остановился, собаки залаяли. Я ни жива ни мертва. Потом все же решилась в окошко взглянуть. А тот парень стоит, будто газету читает, а сапогом закрыл письмо.
Охранники побегали, ничего не нашли. Уже после освобождения я узнала, что мама то письмо получила.
Ну, а тогда привезли в Карагандинский лагерь – 6,5 тысячи женщин только с Дальнего Востока.
А нас, 400 человек, отправили через год снова по этапу. В Соликамск.
С того самого времени Нина Вадимовна и живет на Урале. Хотя можно ли назвать годы, проведенные в лагере, жизнью? С точки зрения нормального человека – нельзя. Но они жили. Молодые, красивые женщины, одетые в арестантские одежды. Все были разные и в то же время одинаковые: жены изменников Родины. У всех одна статья, одна судьба.
– Заключенные были бесплатной рабочей силой. Какую работу выполняли вы?
– Я была бригадиром. С севера сплавляли лес по Каме. Бревна вмерзали в лед. Мы их вырубали изо льда. Работали вместе с уголовниками, они нас не обижали. Но надо было и к ним относиться «уважительно». Например, сидим у костра. На всех одна сигарка. Она идет по кругу. Противно брать эту сигарку в рот. Но надо, иначе наживешь себе врагов.
Нину Вадимовну освободили в 1944 г. без права выезда.
– Я мечтала скорее встретиться с мамой и детьми. Выход был один – вызвать их сюда. Очень волновалась. Дети меня совсем не знали. Не возникнет ли отчуждение? Такое случалось нередко. И вот настал день, когда я поехала встречать семью в Пермь. На станцию Пермь II подошел поезд из Хабаровска. Из вагона вышла мама с двумя мальчиками.
Как вспоминает Алексей Решетов, мать показалась ему изумительно красивой. Любовь возникла с первой минуты. Отношения между ними сразу же стали такими близкими, будто они всегда жили вместе.
Нелегкой была жизнь бывшей заключенной. И холод, и голод, и постоянная отметка: на месте, никуда не сбежала.
– Жили в бараке, – рассказывает Нина Вадимовна. – Под окном был небольшой кусочек каменистой земли. Мы просили, чтобы нам ее отдали. Своими руками расчистили, вскопали, разбили огород. Этот огород нас и кормил.
Ссыльный край... Горький край. Он стал родиной поэта Алексея Решетова.
Я понимаю, почему Нина Вадимовна сумела выстоять в лагерях, – не зачерстветь, не обозлиться и даже не потерять красоту: у нее огромный запас душевных сил. Недаром в своих стихах Алексей Решетов так часто обращается к матери:
Ты одна перед Богом ходатай
За меня, моя старая мать.
Ты одна мне поможешь когда-то,
Ничего не боясь, умирать.
Ты одна мне дарила победу
Над бедой тяжелее свинца.
Нет конца материнскому свету.
Есть начало – и нету конца.
Когда по ЦТ прошел фильм об Алексее Решетове «Белый лист», неожиданно для Решетовых на него откликнулись старые знакомые из Новосибирска, Киева. Пришло письмо и из Рязани. «Дорогая Нина Вадимовна! Помните ли вы Розову? Наверное, уже забыли. Это пишет ее дочь Наташа...»
– Помню ли я? – качает головой Нина Вадимовна. – Вместе в лагере сидели. Красавица была. Помню ли я? Еще как помню!
P. S. Нины Вадимовны не стало 12 мая 1991 года. Она читала этот материал. Мы еще хотели с нею поговорить, что-то дополнить. Не успели...
1. Христолюбова Ирина Петровна, писатель и журналист.
Поделиться:
| ⇐ предыдущая статья | в оглавление | следующая статья ⇒ |
