⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒

14.4. Молчание Помяненного камня

И раньше, и во времена Ивана Грозного в здешних местах шла стремительная и суровая, как вишерская стремнина, жизнь: сталкивались в битвах у подножия горы с языческим названием Полюд тюркские, славянские и угорские народы; скрипели санные обозы с рыбой и пушниной, драгоценной, мерцающей, жаркой; рыскали по берегам рудознатцы. По реке Вишере, а далее – волоком до Ивделя – проходила здесь дорога в Сибирь. Здесь начиналась территория ясычных вогул, крещенных в 1751 г. в деревне Сыпучи, что на берегу Вишеры. «...Они простотой сердечной своих идолов приравнивают к иконам, называя их шайтанами».

Все мы, северяне, из вогулов: кто бы нас ни крестил, своим богам молимся. Михаил Никонович, в квартире которого мы сидим и беседуем, согласен.

«Ничего из того, что думаешь, нельзя было ни записывать, хоть и хотелось, ни говорить, – вспоминает он, – всю жизнь пришлось молчать...»

Значит, своему деревянному богу молился, хотя в команде иноверцев работал.

Молодой курганский крестьянин Михаил Бутаков с оперуполномоченным ОГПУ разговаривал дерзко, с прокурором – тоже. Суд приговорил его к пяти годам заключения за антисоветскую агитацию. Он подал апелляцию. Но второго суда не было. Михаилу показали короткий приговор, отпечатанный на дешевой курительной бумаге, известной в то время под названием «филигран».

«О Господи, помоги убежать!» – молился он. «Убежишь – поймают, голову отрубят», – отвечали ему с небес голосом соседа по этапу.

В челябинской тюрьме двое уголовников вбили мужику гвоздь в голову, а потом изнасиловали...

Человеку, который произнес эту фразу, девяносто лет. Это худой, седоволосый, светлоглазый и ироничный старик. Он очень любит собирать грибы по ясным вишерским борам. Однажды, рассказывает, нашел белый гриб, приподнял мох, а там – еще один и еще один... Всего двадцать три.

«Однажды только такое было», – с радостью и сожалением качает он головой. Однажды, один раз, один... Второго раза не будет.

Как не было второго суда. В той же самой челябинской тюрьме начальник конвоя – невидный человек, невзрачный такой – с азартом начал избивать заключенных рукоятью нагана. «Бейте их, бейте!» – кричал он.

Но рядовые с места не двинулись, ведь шел невинный тридцатый год.

Михаил Никонович не был блатным, не стал сексотом. Он был сам по себе – сам себе царь.

Этап прибыл на место, здесь шло строительство Вишерских химических заводов, будущего бумкомбината, силами четвертого управления СЛОНа – соловецких лагерей особого назначения. Директором заводов был Эдуард Петрович Берзин, тот самый, известный по делу Локкарта чекист. (Позднее Берзин был расстрелян в Магадане как японский шпион.)

Здесь, на Вишере, работал в то время заключенный Шан-Гирей, татарский князь из свиты царя. О нем можно прочитать в книге Варлама Шаламова – антиромане «Вишера». Будущий писатель входил тогда в администрацию лагеря, хотя и сам прибыл на стройку со сроком и под конвоем.

Первое зафиксированное письменно упоминание о поселении на месте нынешнего Красновишерска, теперешнем пригороде – Морчанах, относится к 1689 г. В начале прошлого века здесь было 14 дворов со 143 жителями. В начале этого века построена церковь.

Кроме воды, земли, гор и тайги, здесь есть все, но понемногу. Возникает такое ощущение, будто Вишера – сказочная шкатулка, инкрустированная всеми драгоценностями мира. Еще сто лет назад здесь обнаружены медные руды, серный колчедан, золото и платина, соленосные пласты и залежи гипса. Сегодня на Вишере качают нефть и добывают алмазы.

Символ сегодняшней Вишеры – это, конечно, он, алмаз. Углерод, самый твердый минерал, рождающийся в земле под большим давлением. И в россыпях все равно одиночка, сколько бы ни было каратов. Сам себе царь. Как сильный человек – не сломать, не расколоть.

А если огранить умело, то замерцает светом прожитых лет.

– К этой мере тогда прибегали редко, – рассказывает Бутаков. – После неудачного побега расстреляли группу молодых заключенных. За конбазой... Знакомое место. Когда едешь от Соликамска до Красновишерска – сто асфальтированных километров между сосен, в конце минуешь современный язьвинский мост, а затем такой же – вижаихинский. За рекой, за Вишерой, возвышается синий плавник Полюда. И слева от моста начинаются сохранившиеся бараки мужского отделения бывшего лагеря, в которых до сих пор (!) живут люди – никому не нужные, ни Богу, ни российскому народу, честно отработавшие свое старухи. Ни звезд, ни алмазов не досталось героям тыла, доживающим свой век в камерах жестокого одиночества.

Справа находилось женское отделение лагеря. А за ним – конбаза, гужтранспорт. Четыреста лошадей, на которых доставляли грузы из Соликамска, а позднее отправляли рулоны бумаги. В 60-х гг. мы, «лагерские» пацаны, наблюдали с испугом в карьере за конбазой, как вываливаются из песка на белый свет человеческие кости. Бутаков, конечно, не помнит, а моя мать до слез хорошо знает имя одного из расстрелянных...

Место для строительства Вишхимза выбрали удачное: высокий, ровный песчаный берег. Сплошные золотые сосны. После войны на главной улице города посадили аллею лип, невысоких, густых. Теплых и ароматных после июльского дождя.

На Вишеру привезли германские машины, чтобы делать бумагу для шедевров пролетарского вождя и претенциозных столичных журналов. А среди сосен построили дом с мезонином – для Берзина. Он и сейчас стоит за высоким забором, как пришедшая в упадок барская усадьба. Через шестьдесят лет дом строителя социализма был приватизирован одним из последних директоров завода. Дом перешел в сферу частной собственности. Жители города были изумлены и бессильны. Знал бы Эдуард Петрович! Впрочем, у него тоже был своеобразный взгляд на законность.

Михаил Никонович жил вне лагерной территории, как и многие в то время. Среди бывших донских и кубанских казаков. Потом казаков куда-то увезли. Существует версия, что они остались лежать в песке, неподалеку от камня Помяненный, вместе с детьми и женами. Бутаков не слышал об этой версии. Кстати, и Варлама Тихоновича он не помнит: тысяча людей прошли перед глазами этого человека.

– Не могу сказать, что книга Шаламова мне очень понравилась. Мне кажется, она написана пристрастно, с большим чувством, чем следовало бы. Тогда на Вишере все было проще, хотя порой и хуже, чем изображено в антиромане. Моего земляка Ивана Бахтомина в штрафном участке на Волынке, у Помяненного, до смерти заморили голодом. В то время угнетало не столько начальство, сколько засилье шпаны. Как тот случай в челябинской тюрьме.

Михаил Бутаков видит прошлое Вишеры не так, как Варлам Шаламов. Но, вероятно, поэтому мы и люди, что разные.

– А необыкновенных каких-либо заключенных или ссыльных вы знали?

– Нет, не знал.

– А царского доктора?

– Доктора? Он был врачом при царском дворце. Михаил Михайлович Костров... Когда на «Потемкине» вспыхнуло восстание, матросы выбросили за борт всех офицеров, кроме одного – корабельного врача. Который умер позднее – в 1942 г., на Вишере.

Был здесь и Василий Васильевич Кондырев, полковник царской армии. Потом он служил в Красной – и запил. С тоски, наверное... Он жил в бараке сангородка с женой. После войны преподавал в автошколе.

– А фрейлину императрицы, которая владела шестью языками, вы знали?

– А, Наталью... Она была фрейлиной императрицы-матери, Марии Федоровны. Помню, когда у нее родился сын, каждый день покупала ровно по 50 г масла – для мальчика. Так все рассчитала. Аккуратной женщиной была...

В антиромане Варлам Шаламов пишет, что многие аристократы отлично владели каким-либо ремеслом. Так, полковник Панин возглавлял на Вишере столярную мастерскую, а тот же Шан-Гирей работал агрономом.

Люди еще встречались те, а страна была уже не та. Все боялись друг друга. Говорили: если стоят трое, то двое наверняка сексоты.

– А вас расколоть пытались? – спрашиваю. – Не раз, – отвечает. – Что предлагали? – Женщину. – А вы? – Сам найду, – говорил. – Нашли? – Нашел...

Этой парой, Михаилом Никоновичем и Юлией Федоровной, рассказывают, любовались в городе – оба красивые, статные. Когда впервые встретились, она была замужем, имела двоих детей. Дочерей с мужем поделили...

Бывший муж Юлии Федоровны, механик речного флота, на войне стал Героем Советского Союза. А Михаил не получил ни медали, ни звездочки – даже на погоны. Имел одну контузию и одну награду.

Заслуги признавались, а звания не давались. А он чести никому не отдавал. Под сорок уже было. Старшину роты железнодорожных войск солдаты называли «дядей Мишей».

Он улыбается, вспоминая это:

– Из-под Архангельска сняли нас – аллюр три креста! – и под Сталинград...

Там и получил контузию с наградой: «...за проявленное им отличие в боях с немецкими захватчиками судимость по приговору выездной тройки ОГПУ в 1930 г. по ст. 58-10 УК РСФСР с него снята. Военный совет Южного фронта. 4 мая 1943 г.».

Двухэтажный бревенчатый дом в центре города. В небольшой уютной квартире тепло и чисто. Мебель послевоенного образца. Старые фотографии, на которых хозяин молод и полон сил.

«И на фронте приходилось постоянно сдерживаться, молчать – было о чем...»

Войну закончил в Германии, неподалеку от подземного бункера немецкого генштаба. До сорок шестого находился в госпитале, а потом вернулся к семье, на Вишеру. Работал на разных должностях, в том числе и главным бухгалтером комбината. Так вот, если коротко, – о девяностолетней жизни. Жизни, в которой он всегда был со всеми и всегда – один.

Этот город – самый ровный и чистый в области. Он стоит на песке, улицы покрыты асфальтом, а крыши бараков – мшистым налетом времени. В этом городе жили столичные аристократы, поволжские немцы, крымские татары, греки, армяне и болгары.

Одни привезли сюда запах черноморского табака и кофе, другие – сундучки с веерами и придворными фотографиями.

Если подняться на вершину Полюда, то слева увидишь стометровую скальную стенку камня Ветлан над рекой, а вдали, за синей тайгой, – камень Помяненный. Тот, который обо всех помнит. И на вершине, в одиноком раздумье, ты вспомнишь слова с первой страницы антиромана: «Здесь была возможность понять навсегда и почувствовать всей шкурой, всей душой, что одиночество – это оптимальное состояние человека... Идеальная цифра – единица. Помощь единице оказывает Бог, идея, вера».

Правее увидишь узкую и светлую полоску города, растянувшегося по берегу холодной и стремительной реки, имя которой каждый выбирает себе сам.

 

---

1. Юрий Иванович Асланьян, поэт, журналист, автор повестей «Сибирский верлибр» (1988), «Пролом Вишера» (1990). Вторая повесть не опубликована, она посвящена жизни ссыльных в Красновишерске – автобиографическое повествование о судьбах армян, об отце, в юности партизанившем в Крыму и получившем «награду» – ссылку.

Поделиться: