| ⇐ предыдущая статья | в оглавление | следующая статья ⇒ |
14.8. Черные начинают и...
Он был одним из многих, кого осудили в 1937-м, назвав «врагом народа». Но жестокие испытания не сломили этого человека.
Вряд ли его имя что-то говорит широкому кругу читателей, но любители древней русской игры – шашек – знают его прекрасно. Впрочем, не самого Николая Петровича, а его творчество. Еще при жизни Торопова называли королем шашек, гроссмейстером-кудесником шашечной композиции. И только очень немногие люди – близкие родственники и друзья знают – о трагической судьбе самобытного мастера, двухкратного чемпиона СССР по шашечной композиции.
Об этом пусть расскажут письма Евдокии Андреевны Тороповой.
«Николая арестовали осенью 1937 года. В тот день на их предприятии было общее собрание, где клеймили «врага народа» – директора СУГРЭС (дело происходило в Свердловской области). На том собрании Николай и несколько человек из его бригады выступили в защиту директора. В ночь после собрания их всех арестовали.
... После ареста Николая долго допрашивали, предъявили ему обвинение в сговоре с «врагом народа», о подготовке диверсий на предприятии и прочее, прочее. Коля был ошеломлен, все отрицал. Поначалу он вообще не воспринимал происходящее всерьез, считал, что произошло недоразумение, со дня на день все объяснится и его отпустят. Но потом, когда его стали бить, требуя нелепых признаний, он все понял... Продолжалось это довольно долго, Николай очень ослабел в тюрьме. И тогда следователь дал ему совет:
– Парень, ты еще молод. Попадешь в лагерь, будешь работать – выживешь. А так, если ничего не подпишешь, – живым тебе отсюда уже не выбраться...
Когда подписал бумаги и получил десять лет. Отбывал срок на севере, в разных лагерях. Когда началась война, написал много заявлений, чтобы его отправили на фронт, но ни на одно не было ответа. Только однажды один из тюремных чинов сказал ему: «Не хочешь получить добавку к сроку – заткнись.
Он искренне надеялся, что если будет лучше работать, – его быстрее выпустят, хотя старые каторжане советовали: не надрывайся, а то останешься в этой мерзлоте навечно. Но он все равно работал на пределе сил. На работе и получил тяжелую травму – перелом позвоночника и, как следствие – паралич обеих ног. Произошло это в 1943 году. А до этого Колю и таких же, как он, не раз пугали расстрелом. Особенно, когда немцы прорвались к Москве, а затем к Волге.
Когда Николай получил травму, он долгое время находился в тюремной больнице, в ужасных условиях, несмотря на свое крайне тяжелое состояние. Вспомнил, как рядом с ним умирали люди от дизентерии и голода. Это были люди разных национальностей – русские, белорусы, украинцы, поляки.
В лагере Николай познакомился со многими известными в то время людьми, о них сейчас много пишут. Партийные и государственные деятели, старые коммунисты без конца писали письма Сталину, но положение их никак не менялось. Многие так и умерли, не дожив до реабилитации. Я прочитала в «Литературной газете» о судьбе Вавилова – защемило сердце, так это все похоже на рассказы Николая о том времени.
Ну, а что же было после больницы? Колю перевели в лагерный барак, где содержались «доходяги». Медперсонал относился к ним как к потенциальным покойникам, все ...было ... поставлено так, чтобы как можно больше людей умерло. Коля не умер, и его в 1945 году «сактировали». Считали, видимо, что протянет недолго. Позже он вспоминал: «Когда везли из лагеря в дом инвалидов, на вокзале и в поезде пассажиры считали меня стариком, а мне было всего двадцать восемь лет».
Домой Николай не захотел возвращаться: с мачехой у них отношения не сложились, а отец в то же время тоже был в лагере. Там же, кстати, он и погиб, а потом был полностью реабилитирован. Отец до ареста работал директором школы.
С 1945 года начались Колины мытарства по домам-интернатам. В 1946 году его в тяжелейшем состоянии положили в госпиталь для воинов (там было несколько мест для нуждающихся в протезировании). В палате лежали молодые ребята, только что вернувшиеся с войны. Вела палату врач, у которой по ложным обвинениям были расстреляны два сына. Она приняла искреннее участие в судьбе Николая, держала его в госпитале до реформирования, постаралась устроить сносное питание. В госпитале он немного оттаял, пришел в себя.
Но, должна сказать, что все последующее время до реабилитации, Николай жил на «волчьих правах», если поднимал где-то голос в свою защиту или защиту других, ему тут же вспоминали 58 статью. Он долго мотался после войны по югу, на Украине. Лежал в основном в больницах. Мы познакомились с ним на Урале, в доме инвалидов в Куве в 1962 году. Поженились. Этот год был вдвойне счастливым для нас – Николай тогда уже получил справку о реабилитации.
На основании справки Н.П. Торопову назначили пенсию – 18 рублей. Этого хватало, чтобы запастись на месяц папиросами, чаем и сахаром. Еще – оставалось на конверты – Николай Петрович в то время стал серьезно заниматься шашками, играл по переписке, посылал свои композиции в редакции газет и журналов. Двух-трехрублевые гонорары, которые он время от времени получал оттуда, не могли, конечно же, существенно улучшить, его материальное положение.
– А зачем мне деньги? – горько шутил он. – Я ведь живу, как при коммунизме: за квартиру платить не надо, питание бесплатное.
Из письма Е.А. Тороповой:
«Я должна сообщить Вам еще об одном невеселом эпизоде, из нашей жизни. Николай никогда не рассказывал Вам об этом, эта была глубоко запрятанная боль и чувство бессилия перед нашими собесовскими чинушами. В 1964 году мне надо было ложиться на операцию. Николая тоже положили в больницу. К тому времени у нас уже рос маленький сын. Куда его? Нас уговорили на это время устроить Андрея в дом ребенка, что мы и сделали. Когда я выписалась из больницы и поехала за сыном, мне его не отдали. Сказали, что есть приказ из облсобеса. Вскоре приехал Николай. Но сколько мы с ним ни бились за возвращение сына, Андрея нам не отдали. Поставили условие: если хотите иметь ребенка при себе, уходите из дома-интерната. А куда мы пойдем, оба инвалиды, – ни кола, ни двора. Конечно, все это очень плохо отразилось на Николае. А обо мне не стоит и говорить.
Потом сына отдали в школу-интернат, мы постоянно ездили к нему, забирали на выходные к себе. Мы оба видели, как ему там плохо, но о том, чтобы забрать насовсем, нельзя было и заикнуться. В 1972 году Андрей заболел. Мы побывали у многих специалистов, которые признавали его здоровым. И вот, когда Андрей упал на улице и его подобрала «скорая» – только тогда сделали настоящее обследование. Обнаружили опухоль мозга. Увезли его на вертолете в Пермь, но уже было поздно делать операцию. Тогда нам наконец-то разрешили взять его к себе. И мы уехали с ним в Александровский дом инвалидов – боялись, что в Куве ему может кто-нибудь скажет о его безнадежном положении. И вот представьте наше состояние, когда мы узнали, что в интернате Андрея систематически избивали, что его не раз находили без сознания. В связи с этим и образовалась неизлечимая болезнь. Если бы не я, Николай вряд ли бы смог перенести смерть сына».
В этом же письме Евдокия Андреевна размышляет:
«Для меня остается загадкой, какие силы держали Николая на этой земле после всего, что произошло в его жизни. Как он не спился, не сломался... Он так много работал, не жалея себя даже в последние годы жизни, когда стал часто болеть...»
Что же в самом деле заставляло Николая Петровича так истово (не подберу другого слова) работать? И быть не ремесленником, а мастером, творцом в деле, которого избрало что-то прояснить помогла короткая надпись, сделанная когда-то рукой Николая Петровича на внутренней обложке одного из томов полного собрания сочинений Л.Н. Толстого из личной библиотеки. Над профилем великого писателя красными чернилами четким, почти каллиграфическим почерком написано: «Всегда начинал именно из-за него». От каких – либо комментариев по этому поводу воз держусь: прежде надо прочитать, как это сделал Николай Петрович, все собрание сочинений Толстого, чтобы понять вдохновляющую силу таланта писателя и его связь с человеческой душой.
Сохранилась и другая запись. В 1976 года выступление Н.П. Торопова записывали на магнитофон для городского радио. Пленка та вряд ли сохранилась, но текст использовала городская газета «Боевой путь»:
– Моя жизнь сложились совсем не так, как мечталось. Что ж, бывают такие обстоятельства, которые оказываются сильнее нас. Но человек не должен идти на поводу у своего несчастья. Я говорю прописные истины? Но это по-человечески, в высшей степени по-человечески: найти в себе силы быть нужным людям, жить для других. А люди... Люди когда-нибудь оценят это.
Он надеялся не просто на понимание, но и на достойную оценку своей жизни, своего труда. Горько, но факт: в Александровске, где Торопов прожил с 1972 по 1985 год (самый плодотворный период его творчества), имя его напрочь забыто. Помнят разве что любители шашек. А ведь он должен быть дорог нам не только как чемпион. Жизнь таких людей – это пример мужества, стойкости человеческого духа. Это и рана, нашей совести, которая никогда не должна заживать.
Помню, однажды, еще при первом знакомстве с его композициями, я спрашивваю: «Почему у всех концовок одинаковое условие «Белые начинают и выигрывают»? «Почему не могут выиграть черные?»
Мастер удивился наивному вопросу, но ответил: «Это условие определяет исход партии. Для того, чтобы выиграли черные – им надо и начинать. Но это будет противоестественно...»
Никакого подтекста, конечно же, в этой фразе не было. Это я сейчас, вспоминая, провожу аналогии игры с жизнью. В жизни же черные силы. Как правило, начинают. И нередко выигрывают. Может быть, потому выигрывают, что в жизни нам проще, спокойнее быть пешками в чьей-то игре, чем жить по чести и совести. Именно это обстоятельство чаще всего создает для черных перевес. За доской такая ситуация называется безобидно – проигрыш, в жизни же оборачивается преступлением против человечности. И если мы хотим быть людьми, а не пешками, мы должны хорошо помнить об этой закономерности.
1. Геннадий Селиванов – журналист. Печатается по: Звезда, 1988, декабря.
Поделиться:
| ⇐ предыдущая статья | в оглавление | следующая статья ⇒ |
