⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒

2.30. Невиновен, но осужден и расстрелян

– Представьтесь, пожалуйста.

– Борис Романович Кашин. Родился я в 1923 году в деревне Шадрина Пермского района. Мать у меня из деревни Загарная, отец – из деревни Шадрина. Дедушка с бабушкой тоже из этой деревни. Семья у нас большая была, с родителями – десять человек.

– Расскажите поподробнее о родителях.

– Мать, Фекла Михайловна Бурылова, родилась в 1899 году. Отец, Кашин Роман Егорович, родился в 1885 году. Дедушка в 1860 году родился. В годы Гражданской войны он был расстрелян колчаковцами, похоронен в братской могиле на кладбище села Култаево. Там памятник установлен. В честь отца названа сейчас улица в селе Култаево – улица Романа Кашина. Он там был первый председатель волисполкома, создавал партийную ячейку.

– Расскажите о родителях? Учились они или нет?

– Дедушка окончил четырехклассное училище в Нижних Муллах. Отец, по-моему, тоже его окончил, а в 1913 году в Перми губернские курсы были по огнестойкому строительству, он учился там. И одновременно работал сторожем. Эти курсы проходили в здании, где сейчас школа № 11. Но в 1914 году началась война, и отца направили в Осу на строительство дорог. Еще в 1905 году и дедушка, и отец были участниками революционных волнений. А в 1917-м дедушку избрали председателем комбеда – комитета бедноты, а отца – председателем волисполкома. Когда колчаковцы заняли Пермь, отца эвакуировали в Вятку, он в губисполкоме там работал. А дедушка скрывался в Перми. Потом немного поутихло, и он решил вернуться в свою деревню. Но в деревне Кичаново его схватили, опознали, возили по всем деревням в нижнем белье, избивали. Ухо отрубили шашкой и в устрашение говорили: «Вот так с коммунистами со всеми будет». А потом деда расстреляли.

– А бабушка и мама чем занимались?

– Домохозяйки. Семья-то большая. Занимались хозяйством. У нас дом был, усадьба. Сейчас на этом месте только два дерева растут, их еще отец посадил – сосна и ель. А так пустырь. В деревне сейчас осталось всего шесть дворов, по-моему.

– Расскажите о том доме, который вы помните.

– В 1925 году отца выдвинули на руководящую должность в ОСОВИАХИМ. Выдвинули из редакции газеты «Страда». Он селькором был. Мы переехали из деревни в Пермь. Жили мы, по-моему, на Кронштадтской улице в Новой деревне. Маленький домик был там. А оттуда переехали на улицу 25-го Октября, дом № 29. Сейчас его снесли.

Нас десять человек было. Оттуда мы переехали на Оханскую улицу, сейчас улица Газеты «Звезда». Там был дом такой, на две половины разделен. В первой половине две семьи жило, а во второй половине наша семья жила. Там с 1931 года мы прожили до, по-моему, до 1936 года. В 1936 году мать сказала: «Надо хоть маленький огородик». Трудно очень было жить, семья большая. И мы свою половину дома продали и купили дом в Слободке, на улице 2-й Красноармейской.

– Расскажите, когда родились Ваши братья и сестры.

– В 1908 году родился старший брат Михаил, в 1909 году – Василий, в 1911 году – Александр, но он пожил всего года три и умер. После него родились Нина, Зоя, потом я, потом Леонид, Юрий, Анатолий.

В 1938 году отца арестовали.

– Мы к этому еще вернемся, а сейчас можете поподробнее рассказать о семейном быте?

– Всё было как у всех. Я помню стол, стулья, кровати. А мы, пацаны, все на полатях спали. А потом старшие братья, Михаил и Василий, окончили школу огнестойкого строительства – это раньше школа была, сейчас техникум строительный. В 1930 году Михаил, в 1931 году Василий ее окончили и ушли в армию. Михаил попал на Украину, в Харькове служил, а Василий – на восток. Михаил отслужил и обосновался в Москве, работал он в проектной организации до самой войны. А война началась – сразу ушел на фронт.

– А чем в 1920–1930-е годы занимался отец?

– Он работал в земельной управе, ну и на выборных должностях в основном, а потом – инструктором в школе огнестойкого строительства. Потом в райкомхозе. И в 1932 году по состоянию здоровья вышел на пенсию.

Когда я пацаном был, он часто ходил на собрания. Он стал селькором – сельским корреспондентом. Печатался в газетах «Страда», «Звезда» и «Красный Урал». И потом написал роман «Твердая власть», в двух частях. Уже последние правки прошли, вся корректура. И вот при аресте отца всё забрали, и следов нет. Записные книжки тоже унесли, и рукопись, и всё. Дома отец читал в свободное время газеты, книги, в библиотеку я с ним все время ходил.

– Вам нравилось?

– Да. Там библиотекарши устраивали для нас, пацанов, как бы путешествие. Вот дают мне задание съездить в Америку. Я должен был подобрать литературу, а потом словно бы с дороги писать: приезжаю, допустим, в такой-то город, там должен то-то сделать, дальше то-то, очень интересные путешествия были. Помню, два раза я потом поощрение получал – книги давали.

– А кто занимался воспитанием детей в семье – отец, прежде всего, или мама? И в каких традициях вас воспитывали?

– Нас воспитывала, прежде всего, улица! Нас было много, мать не успевала стирать да готовить. Отец на работе, на собраниях. Я не помню, чтоб он кого-то там ударил или обругал, мать больше даже ворчала, чем он. Ну, а мы, четверо самых младших, корку хлеба в зубы – и на улицу. Нам говорят: «Садитесь за стол. Поешьте». Какое там! А уроки, пожалуй, сестры старшие помогали делать, если что. А так сами вроде бы справлялись.

– Скажите, школа какое влияние оказывала на ваше воспитание? Имена Ленина, Сталина что-то значили тогда для вас?

– О! Еще как! Вот в классе, наверное, 5-6-м мы часто после уроков у кого-нибудь на квартире собирались, стенды готовили – про героев труда или про перелет Чкалова. Нам нравилось, и мы с удовольствием это делали. А школа № 11 вообще хорошая была. У нас классный руководитель Дмитриевская была, француженка, очень хорошая.

– А в семье среди братьев, с родителями вы разговаривали на какие-то политические темы?

– Что-то не помню. Мы пацаны, не вникали, не вмешивались. Мать неграмотная, а Василий и Михаил – старшие братья – они да. Библиотека у отца очень хорошая. Там у него труды разные – и Троцкого, и Бухарина, и Ленина много, и Горького книги были.

– Скажите, среди членов семьи был кто-то верующий?

– Мать верующая, но отец, конечно, нет. И у нее иконка на полке стояла, помню.

– А в церковь ходили, праздники церковные отмечали?

– Ни разу. Просто отец не разрешал маме икону держать на виду. Мама нас крестила втихаря. Мы потом уже узнали. Отец даже, наверно, не догадывался. Он в 1918 году вступил в партию, и ясно, поэтому икону не разрешал держать.

– Расскажите кратко, что произошло с каждым из вас.

– Я закончил семь классов в 1938 году. Сестра Зоя старше меня на два года, она в 1938 году закончила два курса Пермского авиационного техникума, тут ее вызвали, документы выдали и выгнали как дочь «врага народа». А я закончил семь классов, сдал тоже экзамены в этот техникум. Раз ее выгнали – мне бесполезно, забрал документы. Поступил в ФЗО, тогда Сталинского завода, Свердлова сейчас. Там я проучился, теорию закончил, как до практики дошло, меня вызвали, выдали документы, тоже выгнали.

– А что произошло с отцом? Вы сказали, что он вышел не пенсию.

– Да. В 1932 году вышел на пенсию. И занимался дома, писал роман «Твердая власть», хозяйством занимался, читал. А в 1935 году, по-моему, его исключили из партии за то, что прежде он был в партии эсеров и скрыл это. Он подавал апелляцию, но его не восстановили. Он болел уже в последние годы, никуда, можно сказать, не ходил. Ему 53 года. В 1938 году его арестовали.

– Вы помните день ареста?

– Помню. Вечером приехали. Обыск был, все перерыли. Фотоаппарат забрали, рукопись. И увезли отца ночью. Все перепуганные были.

– Вам сказали, что Ваш отец «враг народа»?

– Да! Еще как! На другой день тут пацаны в квартале кричали: «О! Враги народа»! Отовсюду нас погнали. Досталось, конечно.

– Вы пытались как-то сопротивляться или смирились?

– А что там сопротивляться. Сестра уехала в Кунгур на машиностроительный завод, подала заявление в машиностроительный техникум. Я в 1939 году туда же подал заявление. Сестра умерла от скоротечной чахотки. А меня Михаил, старший брат, в Москву забрал. Я перевелся в КИПР – техникум контрольно-измерительных приборов. Но там проучился немного. Мать писала, что жить не на что, звала. Ну, я и вернулся в Пермь. Бросил учебу. Поступил в ПИК – проектно-изыскательскую контору при Облдоротделе. Семнадцати лет.

– После ареста отца вы поверили, что он «враг народа»?

– Нет! Никогда в это не верил. Но надо было жить и работать. Война меня в Красновишерском районе застала. В Перми нас вызвали в райком комсомола, дали повестки – явиться с вещами на другой день. Мать думала, что в армию забирают. А нас собрали в комсомольско-молодежный батальон – 750 человек. И мы строем пошли в деревню Фролы по Сибирскому тракту. Там сборный пункт был. А оттуда – к станции Ферма, где разбили лагерь. Строили железную дорогу от Фермы до ЛИСа – летно-испытательной станции сталинского завода.

– А вы тогда комсомольцем были?

– Комсомольцем! Я в комсомол еще в техникуме вступил. До ареста отца.

– И вас не исключили из комсомола?

– У них там никто не знал об отце. И мы работали. Режим такой: подъем в шесть, отбой в десять. Пятьдесят минут работаем, десять – отдыхаем. Выдали лапти, брезентовые рукавицы, носилки, тазики. И насыпи строили для дороги, железнодорожной ветки на ЛИС. Жара, помню, в одних трусах работали. Кормили хорошо. Засекречено была жутко. Дома думали, что мы уже на фронте. Гусаров тогда был первый секретарь обкома. Он каждый день приезжал. Я там проработал с месяц, наверное, от Фермы до Мулянки шли. А по эту сторону реки Мулянки заключенные работали.

– Вы с ними как-то общались?

– Перебрасывали им махорку, или что еще. Закончили эту железнодорожную ветку, и нас перебросили на Бахаревку, запасные пути строить. Там я работал тоже, наверное, с месяц. Вернулись. У меня друзей чуть не всех уже в армию взяли. А меня нет. Ну, мы с другом пошли в военкомат, подали заявление добровольцами. Предложили идти в авиационное училище. Несколько комиссий проходили. Отбирали строго, но мы как-то прошли. Я попал в летное училище, а друг в воздушно-десантное угодил. И вот в 1941 году я попал в 73-ю учебную летную эскадрилью в Курган. Затем нас перебросили в омскую военную школу пилотов. Мы ее окончили, но повоевать не пришлось…

Война кончилась. И нас разбросали – в Прибалтику, в Псков, а из Пскова в Тарту. Там на штурмовиках летали воздушными стрелками. Так я до 1948 летал на ИЛ-10. В 1948 году 1 марта демобилизовали.

– Скажите, пожалуйста, в течение этого времени вспоминали о своем отце? Задумывались, где он, что с ним?

– Так нам сообщили о его смерти. Еще в 1938 году. Меньше трех месяцев прошло после его ареста. А причину смерти не указали. Я, когда добивался реабилитации, ходил в КГБ, хотел узнать, отчего он умер: или расстреляли, или замучили, или сам. Мне говорят: «Бесполезно». Я говорю: «Если напишу?» – «Конечно, – говорят, – ответят. Только там напишут первую попавшуюся болезнь. Сейчас уже не узнать. Ни вам, никому».

– Вы сильно переживали?

– Ну, как же, конечно. Поплакали, поплакали. Я вот сейчас даже не могу понять, на что мы жили: мать не работала, безграмотная… Помню, что Михаил каждый месяц высылал сто рублей, Василий высылал сколько-то тоже. Но этого на такую ораву не хватает – кормить, одевать… Хорошо вот, успели с огородиком дом тогда купить. Наверно, за счет огорода выживали понемногу. Босые, без штанов бегали мы чуть не до школы. Мать перешивала от старших младшим всё. Конечно, семья большая. Я удивляюсь, как она выкручивалась.

– Она не пыталась кого-то обвинять в этом? Советскую власть или еще кого-то?

– Нет. В последние годы я ходил в архив, прочитал там протоколы двух допросов. Отца обвиняли в контрреволюционной деятельности, что он готовил перевороты и прочее. Ну, смех один, какая там контрреволюционная деятельность, когда он чуть жив был?

Никогда мы не предполагали, что он чего-то мог сделать против советской власти, потому что он все время и выступал, и писал – всё в поддержку этой власти, он же делегатом губернских съездов несколько раз был.

В 1948 году я демобилизовался. Проехал через Краснодар домой в Пермь. В Краснодаре Михаил служил, я к нему заехал, там с Василием встретился, потом в Пермь вернулся. В Перми пошел на старую работу – в ПИК. Меня там узнали: «Давай, давай к нам». И через неделю я уже в «поле» выехал на изыскания. До 1958 года там проработал, потом перешел в другую проектную организацию.

Я нигде не заикался о том, что у меня родитель был «враг народа». И поэтому ни на работе, нигде никто об этом не знал. После того как начали реабилитировать людей, я решил поинтересоваться, что с ним стало. Это было в середине 60-х годов. Зашел в партархив, затем побывал в КГБ. Я понял, что фабриковали просто дела, что отец был невиновен. Невиновен, но осужден и расстрелян…

 

Поделиться: