⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒

2.31. Во всем виновата фамилия?

– Здравствуйте! Представьтесь, пожалуйста.

– Моярд Ивольд Иванович, 1926 года рождения. 18 июня мне исполнилось 80 лет.

Я родился в Крыму. В 1941 году нас, немцев, оттуда выслали. Наши руководители боялись, что Гитлер подойдет, и мы пойдём за него. Но мы этого никогда не сделали бы. Крым – наша родина. Наши прадеды, деды, отцы – все родились в Крыму. Немцы приехали в Россию еще во времена Екатерины II. Обжились на новом месте, да так и остались.

– Расскажите, как вы жили в Крыму.

– Очень хорошо жили. У нас был свой дом. Отец выстроил его в 1931 году. Я ему ещё помогал. Ну и остался дом пустой. Рядом жили бабушка, два моих дяди, но обоих забрали ещё в 1938-м. И отца моего тоже забрали. Ежовщина была…

– Кто забрал?

– НКВД. Приехали в два часа ночи, обыск устроили, все перерыли. А отец учил районных допризывников, которые должны были в армию идти. Дома находились винтовки, патроны… Шинель у отца была, шлем – еще с тех пор, как он служил в армии. Но вот забрали отца – и ни слуху, ни духу. Уже после войны, в 1954 году, мне присылают бумагу: «Ваш отец расстрелян как враг народа». А потом сообщили, что «невинный ваш отец реабилитирован посмертно».

– Как вы оказались в Александровске?

– Из Крыма нас отправили в Северный Казахстан. Там жили я, мать, брат и сестра. А в декабре 1942 года меня мобилизовали в трудармию – а мне всего 15 лет. Привезли в Александровск. Эшелон большой, 100 вагонов, народ собрали со всего Советского Союза. В основном пацаны 14, 15, 16 лет – одни немцы. Чуть раньше в Александровск отправили казахов. Нас поселили в конюшне Первомайского кирпичного завода. Лошадей оттуда вывели, поставили в кирпичной конюшне, а нас – на их прежнее место… Там ещё стоялки были, нас туда по 5-6 человек селили. Условия ужасные, лечь страшно. На улице сена набрали, постелили и легли спать.

На следующий день в столовую повели. Накормили, а потом в бане дали помыться. Вскоре пришёл представитель завода, спросил: «У кого какая специальность?» А какая специальность могла быть у меня в колхозе? Работал с братом, косили пшеницу, ячмень да на молотилку возили. Вот представитель и записал меня. «Ты, – говорит, – колхозник. Можешь работать». Ну и друзей моих, ребят с нашей деревни, тоже взял с собой – всего 10 человек.

– А что случилось с другими?

– Их всех тоже устроили на заводы. 200 человек отправили на кирпичный, остальных – на машиностроительный. В Александровский совхоз отправили человек 15. Тяжело было. Многие не выдерживали, умирали… Я сначала работал на конном дворе, на лошади возил частникам сено, дрова. А в 1948 году меня взяли на завод, в транспортный цех № 21. В 1973 году стал мастером этого цеха.

– А какие нормы были на заводе? Тяжело приходилось?

– Очень! Техники – никакой, всё делали вручную. Весь металл, который привозили на завод, сами выгружали. Кормили ведь плохо. Что там давали – супчик с крапивой. Две картошинки в бульончике плавают. Так мы эту вьюшку выпьем с хлебом, а потом картошку съедим. Ни крупы, ничего.

– А больница у вас была?

– Была. Лечили, конечно… Но умирали больше. Где у нас церковь, там жили немцы, узбеки, казахи. Многие из них умирали, я каждый день на кладбище возил по 10 человек. Зимой они мёрзлые лежали в сарае. Потом покойников на сани мне погрузят, верёвкой перевяжут – и везу на кладбище. Там в общих могилах и хоронили.

– Где это происходило?

– На Александровском кладбище.

– Как вы уживались друг с другом?

– Русские товарищи очень хорошие были. На заводе работали такие мастера! Из нашей бригады помню Телятникова Павла, Давыдова Лёню… Старший мастер Чеботарёв Николай Иванович. Очень хороший мастер! Когда тяжело было, подходил, помогал. А мастер был Механошин Сергей Иванович. Сейчас уже никого нет – все умерли.

Мастера относились к нам с пониманием. Потому что их самих в 1932 году раскулачили. С Ростова высылали сюда на Урал. Их тоже привезли, дали топоры, они сами лес пилили, бараки строили. И в этих бараках жили. Они пережили то же, что и мы, репрессированные, поэтому и понимали нас. В отличие от местных. Некоторые из них были, как звери. Кричали нам: «Эй ты, фашист! Воюешь против нас!» Не понимали: я же в Советском Союзе родился! Мои родители, мой дед, прадед… Они ж тут ничего не знали. Для них мы были фашистами. Вот Телятников Паша, Давыдов Лёня – золотые ребята. Всегда заступались за нас.

– А как с дисциплиной было на заводе?

– С нас требовали, чтобы аккуратно ходили на работу. На 40 минут опоздаешь, тюрьма светит. Пьянки, гулянки не было. Утром все бегут на завод. В проходную и каждый в свой цех. Здесь же у нас и власовцы были, на заводе работали. Их загоняли в цех: с той стороны охранник с винтовкой и с этой. На обед в столовую их строем водили. Закончили работу – опять в бараки увели. Ну, а мы вольно ходили.

– Вот сняли комендантский запрет на выезд, чем вы стали заниматься? Остались на заводе?

– Да, до выхода на пенсию. У меня стаж 56 лет. Все 56 лет на заводе. У меня был средний заработок 309 рублей, и я получал самую большую пенсию – 132 рубля.

– Как сложилась судьба близких?

– В 1960 году мне удалось вызвать к себе моих родных из Северного Казахстана. Был приказ, по нему разрешалось соединяться семьям. Помог брату и сестре устроиться на наш завод. Брат работал шофером в заводском гараже, а сестра – оператором в транспортном цехе.

В 1994 году сестра уехала в Германию, а брат еще раньше перебрался на Украину, в Сумскую область. Там работал. Купил себе дом. Мой сын тоже уехал на Украину, в Одессу. Мы ездили к нему. У самого Чёрного моря живёт...

– Что знаете о спецлагерях в Пермском крае? Слышали что-нибудь о Кизеллаге?

– Помню, туда отправляли многих заключённых. Рассказывали, тех, кто убегал оттуда, ловили и отправляли обратно на 5-7 лет. Слышал, что там было очень тяжело. Заключенных кормили плохо, держали очень строго, били даже! Многие не выдерживали, умирали… Помню, был большой Башмаковский лагерь. Заключённых там содержалось очень много. Лес рубили, возили. Кто вернулся из этого лагеря, говорили: не попадайте туда, а то останетесь там навсегда… Страшно было. Люди зверели от тяжелой работы, плохой кормежки. Убивали друг друга – вот до чего доходило.

– Трудно было приспосабливаться к мирной жизни после войны?

– Очень трудно! И голодные, и холодные были. Зимы в те годы стояли суровые. Морозы доходили до – 40, 45, 56 градусов! Воробей летит – и падает, замерзает. Очень тяжело было. На заводе, конечно, спецовку давали – рукавицы, ватные брюки, валенки…

А мы соберемся несколько человек, поедем в лес за дровами – привезем в один дом, выгрузим. Потом для другого соседа снова едем в лес. Во всем помогали друг другу. Я когда приехал, здесь ни воды, ни дороги, ничего не было.

Уличный комитет выбрал меня квартальным. И я начал действовать. Самой большой проблемой была вода. Ее приходилось за километр ведрами носить. Решили сами строить водопровод. Директор завода Блинов, очень хороший человек, помог нам с трубами. Директор кирпичного завода дал экскаватор. Потому что его рабочие – немцы, русские, татары – жили на той же Северной улице, и им тоже нужна была вода... С 1963 по 1990 годы я был председателем уличного комитета. Каждый месяц по поручению паспортного стола должен был обходить свой квартал, проверять домовые книги и расписываться, мол, нарушений нет. Нарушений действительно не было никаких. Дружно жили люди…

– А что вообще Вы проверяли?

– Смотрел по домовым книгам, кто не прописан. Проверял, чтоб паспорт был непросроченный. Мог по всему Александровску в любой дом зайти, проверить книжку. Тогда с пропиской было очень строго. Без прописки никто не жил.

– Как к вам относилась администрация поселка? Помогала?

– Обращались – всегда помогали. Для нас самое главное, чтоб работа была. Раньше на заводе трудились 6 тысяч 200 рабочих, а сейчас стало 2 тысячи. Вот как завод стал работать…

 

Поделиться: