⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒

2.32. Отца я никогда не знала

Я родилась в 1937 году. Отец, Селецкий Константин Степанович, 1913 года рождения. Расстрелян 3 января 1938 года. Мама, Кравцева Капитолина Ивановна, 1911 года рождения.

Мама окончила Пермский медицинский институт. В 1935 году ее послали работать на Дальний Восток, в город Сычан, это недалеко от города Владивостока. Она там работала врачом при системе исправительных колоний.

Она попала к таким людям, которые говорили ей: «Никому ничего не говори, все документы, касающиеся мужа, оставь, чтобы никто ничего не знал». Она с отцом не была расписана, у нее был гражданский брак. Она прожила со мной на Дальнем Востоке пять лет. Шестилетней девочкой меня привезли в Пермь. Когда мы жили на Дальнем Востоке, то бабушка мне рассказывала, что моя мама ей говорила: «Если за мной придут, то девочку мою отправьте в Пермь». То есть она все время жила в страхе. Одна из сестер отца пошла его искать. Ей сказали: «Девочка, не ходи, не выясняй, иначе ты попадешь туда же». И они больше искать его не стали.

В 1950-е годы, после смерти Сталина, когда уже стало посвободнее и можно было что-то выяснять, сестры искали отца, но никто ничего им не говорил. А потом оказалось, что его расстреляли в 1938 году.

Я часто спрашивала маму про отца. Мама на эту тему со мной не говорила. Она хранила письма от отца, телеграммы. Но разговоры все она пыталась отвести, только говорила: «Что он такое сделал? Что? Не знаю. Или за язык свой попал? Или люди такие были? Работал начальником участка на стройке КВЖД. Я пришла с работы домой, а его нет, забрали». Больше она его не видела. И когда мама умерла в 1996 году, мой дядя – тоже работник МВД – мне сказал: «Тамара, подай прошение об отце, что случилось с ним». И я написала во Владивосток, в прокуратуру. Мне ответили, что Селецкий по делу проходил в Хабаровске, и в Хабаровске его расстреляли. Мне оттуда пришли документы. Он был ни в чем не виноват. Он был обвинен в участии в троцкистско-зиновьевском блоке. Судила его «тройка».

Жизнь была нарушена. Мама личную свою жизнь больше не построила. И я отца не знала. Я очень жалею, что мама умерла, не узнав всей правды. Мы всегда жили в страхе. Особенно мама боялась. Она работала на такой работе – в «органах». Там лишнее слово обронить нельзя было. Поэтому никто у нее ничего не спрашивал. И, видимо, благодаря тому, что она была в гражданском браке, никто не знал, что у нее есть ребенок. Она была на своей фамилии всю жизнь. Поэтому, наверно, я осталась цела и невредима. Росла среди родственников мамы, с бабушкой и дедушкой.

Отец мамы, мой дедушка, был служащим на железной дороге. Бабушка до революции работала белошвейкой в домах пермских купцов Грибушиных и Любимовых. Бабушка очень хорошо шила. А после революции работала поваром. Она была на все руки мастер. Но какой-то особой специальности она не имела. А дедушка был чиновником. Обеспеченный человек. Но время было трудное. Они бежали то с «белыми», то с «красными». Пережили тоже очень многое. Дедушка был чрезвычайно верующий человек. Всегда ходил в церковь Всех Святых, на Разгуляе. А в церкви Петра и Павла они венчались с бабушкой.

Мама моя была член партии, работала в органах, она не ходила в церковь, ей нельзя было. Но в душе она все чтила. Я после ее смерти нашла у нее две маленькие иконки. В душе у нее где-то это все было, но раньше нельзя было это показывать. Нельзя было ходить в церковь. Если что, сразу с работы – долой.

Я советскую идеологию хорошо знаю, потому что работаю в школе 40 лет. Я все эти школы прошла – атеизма, марксизма, ленинизма. Этой идеологией была сыта по горло. Я к ней относилась очень отрицательно, потому что все это очень давило на детей, все эти «ленинские зачёты», «ленинские уроки».

В Перми мы жили на улице Кирова, 21. Двухэтажный дом. Верх был деревянный, низ каменный. У нас была очень хорошая комната на втором этаже, большая, метров 30. Раньше все по комнатам жили. Удобств, конечно, не было. На кухне было четверо соседей. Бабушка говорила, что с революцией мы все потеряли. Я все время думала, почему у меня нет отца, у всех есть, а у меня нет. Но как-то мне никто ничего не говорил. Старались эту тему обходить.

Мама была очень интересной, зажигательной, веселой. После ареста отца она стала настороженной, напряженной, не стало в ней той простоты. Она приехала в Пермь совсем другим человеком.

Мама работала целый день. Она все время была врачом. Работала в 5-й колонии в Мотовилихе. Потом была начальником медсанчасти в областном управлении МВД в звании майора. Она часто выезжала в командировки: в Соликамск, Березники, Ныроб и в другие места области, где были колонии. Она проработала в системе НКВД 30 лет.

Она рассказывала, что в колонии были и настоящие «враги народа», но 50% людей были абсолютно незапятнанные ничем. Раньше как? Опоздал на смену – «сажали», поднял колосок пшеницы – «сажали». Похвалил журнал американский – «срок». Она говорила: «ни за что сидели, давали по пять, по десять лет». У нее в колонии сидели и учителя, и врачи. Она рассказывала, что попадались в колониях врачи, которые такие делали уникальные операции, что просто диву давались. И роды принимали и оперировали.

Еще помню, бабушка рассказывала, что у нас тут жили раскулаченные. Она говорила, что в деревне никогда не было никаких «кулаков». Просто были хорошие хозяева. И деревня кормила нашу Пермь. Бабушка говорила, когда я была еще девочкой, что мы всегда ходили в деревню за мясом, за молоком. Там были крупные хорошие хозяйства. И хозяева были настолько хороши, что ни один гвоздь не пропадал. А потом их всех порушили. Это все привело к разрушению деревни.

Справка из Хабаровска: «Из прокуратуры Хабаровского края. Елецкий Константин Степанович, 1913 года рождения, отбывал наказание по закону от 7 августа 1932 г. за хищение на строительстве № 421 Дальлага НКВД ДВК. Постановлением Тройки НКВД ДВК от 22 октября 1937 г. за то, что являлся участником контрреволюционной правотроцкистской организации в системе Дальлага НКВД, проводил вредительства на стройке, сорвав сроки окончания строительства. Произвел большие перерасходы средств и материалов. Без квалификации содеянного приговорен к расстрелу и расстрелян 3 января 1938 г. По данным ИЦ УВД Хабаровского края, архивный номер его уголовного дела 64 55 ц дробь о».

 

Поделиться: