⇐ предыдущая статья

в оглавление

следующая статья ⇒

2.9. Письма Федора Алексеевича Евсеева

Наш отец и дедушка Федор Алексеевич Евсеев был арестован 27 октября 1937 года в г. Перми. В период следствия содержался в городской тюрьме у старого кладбища. После вынесения приговора – 10 лет лишения свободы – был выслан по этапу в район Усть-Кяхты, в 177-ю лесную колонну 7-го отделения БАМлага НКВД, куда прибыл 3 февраля 1938 г. Там работал на лесоповале. В конце зимы был на грани смерти от истощения и болезней.

Зимой 1938/39 гг. переведен в 7-е, а затем 2-е отделение Южлага на скальные работы при строительстве железной дороги в Монголию. По окончании строительства переведен в Заполярье (ст. Кандалакша Алакурты, затем ст. Пинозеро, позже у озера Имандра). Работал на лесоповале.

Последнее письмо написано 2 февраля 1941 г.

Умер в июле 1942 г. в Бельских лагерях от крупозного воспаления легких (устное сообщение ГУЛАГа в ответ на запрос 1952 года).

Реабилитирован посмертно в 1956 г. за отсутствием состава преступления.

 

Письмо 1. Без даты.

Здоров, получил все и 9. отсылаю 2 простыни, 1 пару белья грязн., 1 в. руб. с запонками, 1 мыло(?), 1 навол., кепку, 2 платка(?), 1 майку, кашне. Нужно: мундштук, коричневую косовор., защ. брюки, коробку для махорки. Гимнастерку старую. Целую всех, папа.

 

Письмо 2. 16 августа 1938 г.

Мама, мамочка, Котик, Лека, мои дорогие, хорошие, такие далекие, но еще более милые!

Вот уже который месяц продолжается кошмар. За что и почему, я так же мало знаю, как и вы. Верь, что даже помыслом я не виноват в том, в чем меня обвиняют, во всей этой дикой бессмыслице. Впереди есть луч надежды на встречу, если я физически выдержу.

Но пережитого не забыть, прошедшего из памяти не вычеркнуть. Посылку вашу я получил как нельзя более вовремя – 9 июля. Судя по цифре на рисунке Котика на коробке, она послана около 20 июня. Вес 21 кг. 400. Ни письма, ни описания того, что находится в посылке, я не получил. Не получал также и перевода, о котором тебя просил. В посылке получил: 1 бут. растит, колбасы 3 палки... одну, сгущ., молока 1 бут., толокно..., карт. мука, сушен. мясо, сах..., 1 конверт и 20 марок, ириски и проч... Большое спасибо тебе, Леночка... тебе было трудно сэкономить на такую посылку, но она меня спасла.

Дело в том, что на колонну я прибыл 3 февраля и половину марта работал, а потом подкралась цинга и декомпенсированный миокардит, и я потерял работоспособность. Лежал в лазарете с 3 марта по 7 мая. Май и июнь работал, а в конце история повторилась, и я как крайне истощенный и больной, снова 9 июля отправляюсь на лечение и получаю вашу посылку. Я был очень слаб писать об этом раньше, да адрес не определился. При крайнем истощении жиры и противоцинготные ставят с помощью врачей меня на ноги. Я тебя просил посылать посылки, хотя и небольшие, но чаще (1 раз в месяц), а ты больно размахнулась. В частности ирис, молоко, какао – это роскошь, колбаса очень дорогого сорта, много тяжелой тары. Вед тебе материально трудно. Я тебя, Леночка, прошу, не отрывай у детей и следующей посылке я хотел бы найти в возможном для тебя количестве сало, масло, немного сыру, подсушенную для дома подкопченную дешевую колбасу, чеснок, чеснок, чеснок, лук, сахар, хлебные (пшеничные) сухари, махорку, побольше курит. бумаги... черные и суровые, баночку лимонных (?) корок. Жду от тебя перевода... сразу и рублей по 10 ежемесячно... Продавай модные вещи, если нет возможности извернуться... в случае они (вещи) будут вообще... я возбуждаю ходатайство о возвращении отобранных при обыске ценностей. Я очень бы хотел, чтобы ты сообщила маме, Вячеславу, Галине, может, они тебе помогли бы и сами послали бы кое-что. Помни, у нас еще ценят человека по экономическим возможностям, и Фомка – Фома, коли денек нема. Здесь это особенно ярко бросается в глаза. Нужда в деньгах сказывается в изменчивости цен: кило хлеба от 1.50 доходит до 30 копеек (это между заключенных).

Деньги шли телеграфом, как я тебя просил (первый раз). Я работал в лесу на лесоповале, на лошади по вывозке, по укладке леса. Работа тяжелая и для моего здоровья непосильная. Сейчас я поправляюсь, сердце работает лучше, опухоли и отеки проходят, остается слабость, головокружение и головные боли, да ноги из-за цынги плохо слушаются и работают.

Пиши про себя: работаешь, как устроилась с детьми, как они учатся, как себя ведут. Как расчеты: мои со школой, как использовали овощи и картошку, какое к тебе отношение окружающих, кто из старых работает в ф.школе и о себе, и о детях подробно... каникулы. Где думаешь работать. Привет Мар. Мих. И Илье Григор. Пиши чаще. Очень... не получать писем. Мне писать ... ведь «дома» откуда идут письма... Привет родным. Целую крепко Вас.

Кате и Лёке спасибо за карточки, картинки на коробке, ириски и платочки, Только почему у Лёки поцарапан нос? Он шалит? Да платочки мне девать некуда: они чистые, а я и окружающие наоборот. Пишу плохо, потому что рука болит и забинтована.

Адрес:Б.-М. АССР, п/о Усть-Кяхта, 7-е отделение БАМлага, 177 лесная колонна, Евсееву.

Все, что посылаешь, шли в мешочках, а не кульках и коробках.

Передай Нат. Аграф., что Осип Ив. лежит со мной в одной палате, болел долго, теперь выздоравливает, сам писать не может и просит посылать ему посылки и письма, хотя бы ответа и не было. Посылки аналогичного с твоим содержанием, но добавить ветчину и сыр посылать головками, иначе он гниет. Денег с кошелечком можно рублей 30 положить в посылку. Телеграфный перевод он по болезни не получил и ... сейчас у обоих ни копейки... а писем он на-...два пустые, писанные чужой рукой, не стоят внимания... возможность, то посылки можно слать каждый месяц и чаще, одежды ему не надо. Пусть напишет, как она устроилась, служит или живет дом. Хозяйством и что от него осталось. Думаю, что вы сходите к ней в выходной и переговорите. Дети там порезвятся и проч. Пишите часто и подробно.

Переписала ли ты на себя квартиру? Целую крепко и жду. Как живет Зина? Есть ли вести (?) от Славы?

Напиши про маму, как ее здоровье? Где работает Валентина? Галина? Деньги можно в каком-нибудь кошелечке рублей 20–30 вложить в посылку.

 

Письмо 3. 4 сентября 1938 г.

С большой радостью спешу сообщить. Что 20 августа я получил 30 рублей, 27 августа – письмо; писанное 4-25 марта и наконец 29 августа – посылку ценой 50 рублей. 25 р., о которых вы пишет, что посланы телеграфом 15.03., я так и не получил. Большое спасибо и за деньги, и за посылку, и особенно за письмо. Вы правы, что неизвестность – одно из косвенных и очень жестоких наказаний. У нас почта работает так, что можно считать, что эта сторона неизвестности хорошо известна и учтена. Последние 20 км. письмо шло с 23.03. больше от вас ни строчки, хотя вы, наверное, и пишите. Но спасибо и за то, что хоть мартовское письмо дошло. Я рад, что Катя и Алеша хорошо учатся, что они слушают маму и ей помогают. Я знал, что вы хорошие я за это вас еще больше люблю. Очень хотел бы знать, как окончили учебный год, как провели лето. Очень сожалею, что не могу дать им того внимания и ласки, которых они заслуживают. Что ждет их впереди? Поэтому хотелось бы, чтобы их детство было наиболее ярким и красочным. Мне жаль, что из скромных ваших средств приходится отрывать еще и для меня. Думаю, что это будет недолго, иначе провались все на свете. И те красивые слова, которые измозолили всем уши. В посылке в другой раз, когда вы сумеете послать, хоть немного, но хотелось бы найти сала свиного, масла, немного хотя бы дешевой колбасы, чеснок, чеснок, чеснок, лук, немного сахару, махорку и книжечек 50 кур. бумаги, писчей бумаги, толокно не надо, компот и сгущенное молоко – это уже роскошь. Пока у меня есть запас карт. муки – ее тоже не надо. Хорошо, если будет немного сухарей и дешевых кренделей.

В посылку надо положить опись содержимого, письмо и даже можно немного денег. Письмо так дойдет вернее. Из одежды и белья мне ничего не надо. У меня все раскрыли и просто разграбили. И не я один решил – голым так голым, босой, так босой – мне не стыдно. Так что ничего из одежды не надо.

 

Письмо 4. 4 февраля 1939 г.

Далекие, но милые и родные!

По независящим от меня причинам я не мог написать вам раньше, получился большой перерыв. За все время я получил от вас два письма: одно, писанное 15.03.38 г., получил 29.8, а другое, писанное 18.9.38 г. – на днях. Больше ни строчки. Но я рад этому. Особенно дорого, но и тяжело для меня последнее письмо. Тяжело для меня потому, что тяжело для вас, а я бессильный помочь. Рад, что дочь растет здоровой, рад, что вы здоровы, что дети учатся хорошо, что помогла школа, эти услуги не забываются, а черные дни бывают у каждого, и в наше время ничто никого не гарантирует этого каждого. Я очень хотел бы получать от вас весточку, получили ли вы от меня доверенность на право получения 500 руб. И 2080 руб. Облигаций, отобранных при обыске. Я ее послал 1 сентября 1938 г. Если не получили, то скорее пишите открытку.

За это время я получил от вас 4 посылки: первую 8 июля, другую 22 августа, третью 18 октября и последнюю 290 ноября. Из них только в одном была опись, а во второй – 20 руб. денег, больше ни описи , ни денег в посылках не было. Получил отвас30 рублей перевод в августе, телеграфных переводов не получал. В этом отношении лучше перевод почтовый. Особенно для меня были ценны посылки первая и вторая, когда я был на один шаг от смерти. Они помогли мне встать на ноги.

Теперь я здоров (относительно). У меня развилась очень сильная одышка. Но я снова приобрел тело, которое в июле отсутствовало, – была кожа, натянутая на скелет. И сильно подводит нога: быстро и много ходить не могу и при движении особенно сказывается одышка. Тяжело сказывается климат и отсутствие витаминов и жиров в питании. Но все-таки живем теперь лучше, чем в начале 1938 года. Между прочим, 3 февраля ровно год моего прибытия на колонну. Мало прожито, но как много пережито... Я два раза почти умирал, но все-таки живу, не зная для чего: десять лет – срок для меня почти безнадежный. А за что – я не знаю. Если бы знал, было бы легче. Я не знаю, как восприняли мой арест дети, как ты им объяснила мое отсутствие. Я хотел бы, чтобы вы все мне поверили, что ни делом, ни помыслом не виноват в той чепухе. Которую городил следователь. Врагом народа никогда не был и не буду, хотя вся история со мной есть ничто иное, как попытка сделать из меня такового. Я работал и жил по-честному, таким я или выйду отсюда, или погибну здесь. Я знаю, как вам трудно живется и от этого мне очень тяжело. Я не буду просить от вас ничего. Но т.к. посылки идут примерно 20 дней, то вы что-нибудь дешевенькое посылайте: я буду знать. Что вы живы. На письма я не надеюсь. Противоцинготные, животные жиры, сахар и прочее, но только для вас материально доступное. В посылке – опись того, что вкладываете, краткие сведения о себе и здоровье.

Поздравляю Алешу и Катю, хоть задним числом, со днем рождения. Будьте здоровы, растите честными людьми, учитесь прилежно: то, что вы знаете, бессильны отнять тюрьма и ссылка, это сила, которую вы будете иметь и которую никто у вас не отберет. Целую всех и маленькую Верочку. Мой адрес: Бурят – Монг. АССР, п/отд. Усть-Кяхта, 7-е оделение Южлага НКВД, 224 колонна, Евсееву Ф.А. Пишите про все: что с мамой, почему уехала Валя, где соседи и А.М. про О. Ив. получил в октябре сведения, что он в тяжелом состоянии находится в лазарете. Его посылку разворовали, и он быстро ослабел.

 

Письмо 5. 6 июля 1939 г.

Милые, родные!

Одно письмо я написал 1 июня, в выходной день. Теперь, в следующий выходной день, пишу снова. Чаще писать некогда: едва остается свободного времени на сон. Я относительно здоров. В июне, в конце десять дней снова лежал в лазарете, т.к. от ревматизма распухли руки и ноги, свело сухожилия, так что я одеться сам не мог. Выписался 28 июня, а 4 июля я опять не мог работать: свело ногу. Выходит так, что я вылечиться в здешних условиях не могу и к чему это приведет, не знаю. Поддерживает надежда увидеться с вами. Помогает в трудную минуты кое-кто из администрации. А вообще ослабевший здесь будет затоптан здоровым, или просто пропадет от недоедания. Работа все та же – земляная и скальная: кирка, лопата, лом, тачка. Посылки вашей, посланной 6 апреля, я все еще не получил. Верно ли, что некоторые, взятые в 1937 году, пришли домой? У нас об этом говорят много. Вообще жизнь наша здесь настолько примитивна, элементарна, что я решительно ничего не знаю про то, что делается на воле и даже не могу представить себя в прежней обстановке. Работа и сон – на остальное нас уже не хватает. Очень хотел бы знать, как дети закончили учебный год, как у тебя с 6-й группой по матем. прошли испытания, как твоя основная группа закончила уч. Год, как здоровье вас всех, как чувствует воспринимает мир новый для меня человечек с таким хорошим именем Вера? Как думаете провести лето? Очень хотел бы, чтобы вы поставили перед собой самую важную задачу – отдохнуть. Не бери дополнительной работы на лето, лучше поскромнее прожить, но отдохнуть. Может быть, я это советую, глядя со своей колокольни, – отдохнуть, заснуть, забыть все виденное, слышанное, пережитое за это время – умереть, забыть этот Дантов Ад. А Лешу без себя на реку не пускай. Он ведь по-прежнему все такой же увлекающийся, импульсивный. Катёнок, наверное, все занята ботаникой. Я помог бы ей, но нет возможности: здесь очень много лилейных исключительной красоты, что очень резко выделяет их в этой бедной. Выжженной горной стране. Но мне не до этого. Пусть простит меня за это Катя. Я думаю, что они за это время выросли, изменились, и я, если суждено вернуться, приду к людям, которых не смогу сразу понимать. Займись здоровьем Алеши – меньше бегать, разнообразнее питание, посоветуйся с врачами. Обо мне сильно не беспокойся, у себя не отрывайте: я понял, от судьбы не уйдешь: никакие законы не служат защитой человеческой мелочи, которая служит разменной монетой в крупной игре больших людей. Если вернусь, это будет скоро, через большой срок моего возраста отсюда не возвращаются.

Об О.И. имею сведения, что он тяжко болен, в ноябре-декабре уже не мог подыматься с постели, а сейчас в лазарете слышал, что с ним случилось то, что люди не поправляют... Интересно, когда от него было последнее письмо? Это передал Вас. Ив. Журавлев, К. Деревня, 2, Ключевая, № 24, с которым я виделся в лазарете. Узнал, что на соседней колонне нач.Гринкевич, б.завхоз ТФК. Видишь, как я скверно пишу, рука отвыкла и пальцы плохо гнутся от ревматизма. Писем после написанного 6 апреля от вас не получил. Хотя для меня это был бы большой праздник... Пишите открытки: может дойдут скорее. Целую крепко всех. Желаю здоровья и доброго отдыха.

 

Письмо 6. 7 сентября 1939 г.

Ваши письма от 6 апреля и 12 июня получил. Посылки тоже получил: обе 20 августа. Напишите, что в них было положено. Описи в обеих не было. В посылке от 6 апреля много ваты, сухари, сахар и промасленная газетная бумага. В посылке от 12 июня масло и варенье, плохо закупорено. И наполовину вытекло. В общем, все в ... сильно подозрительном виде. Посылок больше не посылай. Когда можно будет, напишу. Я уже писал, что посылку надо зашивать самым тщательным образом. Не знаю, получила ли ты мои письма. Последнее я писал в свой предыдущий выходной день, т.е. 6 июля.

Другого пока не дождался и получил возможность тебе написать сегодня, потому что освобожден на день от работы фельдшером: у меня лихорадка от солнечного перегрева. И ногу ударил кувалдой, разбивая камень. Я окреп, поправился и с тачкой справляюсь легко, хотя она и нелегкая. Не знаю почему, но у меня живет надежда увидеться еще с вами. Здесь говорят, что многие уже дома.

Относительно переводов по телеграфу от марта и июня 1938 года пиши заявление на почту и в Улан-Удэ прокурору с просьбой расследовать причины их неполучения мной. Денег больше в посылки не вкладывай, их не выдадут Лучше почтовым переводом.

Я рад, что все вы здоровы, что Алеша и Катя хорошо учились. Я их поздравляю с похвальными грамотами и сильно буду надеяться, что и в последующем году оправдают звание отличников. Твердо пусть дети запомнят, что знание всесильно: его не в состоянии отобрать никто: ни выслать, ни пытка, ни каторга. Я убедился , что самые отчаянные головорезы отступали, теряясь перед знаниями. И мелкая сошка из власть имущих теряется, злится на собственное бессилие. Поздравляю с началом нового учебного года, желаю ... здоровья, бодрости, успехов.

Пишите, как сошли экзамены в 6 классе по математике, как провели лето, как цветник, кто за ним ухаживает. Как огород, как растут овощи, как живет и растет Верочка. Буду ждать письма.

 

Письмо 7. 17 ноября 1939 г.

Дорогие, родные!

После 6 июля так другого выходного не дождался, когда можно было бы написать более подробное письмо. В праздник 7-8 тоже не смог: у меня во время предпраздничного обыска была отобрана бумага и конверт, присланные вами. У нас бумаги ни за какие деньги не найдешь. Добыл бумагу и пишу. Письмо от 30 июля я получил 2 ноября, открытку от 26 июля – 15 ноября. Денег и посылки, посланных, как я узнал из письма я не получил. Предыдущие посылки я все получил, причем посланные 6 апреля и 12 июня были, очевидно, растащены: ни описи, ни денег в них не оказалось. В апрельском вложены вата, промасленные газеты. В июньском сохранилось в двух банках немного масла, в одном – варенье, сахар, хлеб, сухари, лимонные корки и мука. Я уже писал, чтобы ты каждую посылку тщательно обшивала. Не так удобно расхищать. Ты пишешь, – что посылать. Сахару у нас норма 200 грамм в месяц, и того не получали 2 месяца, жиров 3 гр на человека-день. Но их не видим. А потому: жиры всех видов, лук, чеснок, сахар, махорка, курительная и для писем бумага. Кстати, сухари, но пересылка их сильно удорожает. Лучше, если 15-25 р. просты ...почтовым переводом. На них можно прикупать хлеб. Телеграфом не посылай, я ни одного твоего тел. перевода не получил. Напиши заявление на почту, пусть наведут справки, и их ответ пошли с заказным мне. Я попробую здесь разыскать, хотя надежды мало: таков порядок, такие нравы... Посылки посылай недорогие, тщательно обшитые, при условии, что это не отразится на питании детей. Деньги – только почтовым переводом, чаще, но небольшими суммами. Из одежды не нужно ничего. Я последние месяцы работал «по стахановски» и меня одели сносно к зиме. В посылку положи какую-нибудь тряпочку, на полотенце и что-нибудь на портянки. Больше ничего не надо. Что не на мне, то будет украдено. Я здоров, только миокардит в последние полмесяца здорово мучил, но теперь проходит. Работа: тачка, кувалда, лом, кирка, лопата и скала – камень, камень без конца. Тяжело: не сгибаются кисти рук, трещат кости – 14 часов летом, теперь от темна до темна без выходных, – последний 6 июля. Беспробудный сон, как кошмар, и снова встречаемое проклятиями утро. Ни книги, ни газеты: матерщина, вонючая, дух спирающая, цинизм невообразимый. Вот все, что я имею. Ты пишешь о свидании: брось эту мысль. Человеку, не бывшему в таких условиях, знакомство с ними будет равносильно убийству. Я если бы все только от меня зависело, – и то я на свидание не согласился бы, жалея тебя и детей.

Ваше незнание этих условий сохранит хоть небольшой запас жизненной радости и бодрости. Все, что я читал и знал раньше об этом, обман и одурь. И все это ни за что. Уже третий год... Явились ли домой соседи по квартире? Что про это слышно на воле?

Я рад, что Катя и Алеша хорошо учатся, что ты в школе занимаешь положение, с которым считаются. Я знаю, что тебе смертельно тяжело: но я бессилен что-либо сделать, бессилен часто даже мыслить – все силы отдаешь работе. Иначе умрешь от голода или, как медики вежливо говорят «крайне степени истощения» Рад, что Верунька растет боевой – это хорошо. Пиши чаще открытки, они как будто идут скорее. Жду каждой строчки – ведь без меня уже вырастают дети, они меня узнавать не будут... Не волнуйся, не нервничай, когда нет писем. Их или написать не на чем, или они не доходят. Ведь я писал каждый месяц хоть раз. Сейчас я на 238 колонне. Почти в конце дороги. Снегу нет, но Селенга почти замерзла. Идет суровая ветреная азиатская зима. Желаю счастья в труде и учебе.

Целую крепко всех.

 

Письмо 8. 1 декабря 1939 г.

Дорогие, милые!

Письмо Ваше от 6 октября получил в конце ноября, после письма и открытки, посланных в конце июня с. г. За них спасибо. Я Вам пишу сравнительно часто, но письма не доходят. Таков стиль и организация здесь. Посоле 6 июля сегодня 1 декабря, первый выходной, если не считать 7-8 ноября праздничных, хотя ты пишешь: не верится, я даже не представляю, что это так. Но воле вообще многому не верится, но здесь кулисы жизни, а из-за кулис многое кажется и нелепым, и смешным. И вера в прежние кумиры исчезает, как дым. Здесь жизнь так обнажена, зверски элементарна и бессмысленна, что человеку на воле этого не понять: он привык гнаться за мыльным пузырем. Вашу посылку и деньги, с которых ты пишешь в июльском письме, я до сих пор не получил. Я даже думаю, что посылать больше не следует – это пожалуй, неразумно, ввиду кризиса у Вас. Если будет возможность, то посылай изредка 10-20 рублей простым почтовым переводом. А нет возможности, то и этого не делай. Все ваши посылки за все время я получил полностью. Об этом писал в нескольких письмах. Раскупорены были только апрельская и июльская, что там было, я уже написал. Из теплых вещей ничего не нужно. Пошли как-нибудь, когда – безразлично, что-нибудь на портянки и что-нибудь вместо полотенца, больше ничего не нужно: что не на мне, то будет украдено, а рукавицы нужны 1 пара на день: ведь у нас работа с камнем, а потому посылать их бесполезно. Здесь все упрощено, и наша жизнь особая, по принципу: нет, так и не нужно, не мне стыдно, и т.д. Здоров, работаю, рад, что вы все здоровы, что дела у вас, учеба идет хорошо. Рад, что вы к зиме имеете дрова. Только до слез обидно, что Кот стоит в очередях. Береги детей, и, в частности, в крайнем случае, посылай в очередь. Есть ли письма от О. Ив? Если нет, то вероятно, на что я намекал...

Пишите чаще, не смущайтесь, что я молчу, посылайте конверт и бумагу для ответа. Я рад вашему письму. Пока ничего мне не посылайте.

 

Письмо 9. 18 января 1940 г.

Дорогие, родные!

Выходного после 1 янв. не было. Но, к счастью у нас четвертый день стоит 48° морозы, и нас на работу выгоняют только после 13-14 часов. Так что я пользуюсь случаем и пишу. От вас я ничего не получил после письма, писанного 6.10.39 г. – ни перевода, ни посылки, которую вы обещали в письме (от 30 июля) Может быть, вы не собрались это сделать, но и то хорошо, потому что ходят упорные разговоры о том, что ввиду окончания постройки ж.д. от Улан-Удэ до Монгольск. границы нас пошлют на новую работу. Куда – неизвестно, этап отправляется в конце января. Это и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что можно отдохнуть. Перестанут ныть кости, болеть сухожилия и мускулы. Прекратятся ночные кошмары: камень ползет по склону, по откосу щебень сыплется, ты прыгаешь, отбрасываешь его, отталкиваешь, а он засыпает тебя, бьет по ногам, рукам, грозит тебя задушить. Наконец, в изнеможении от этой борьбы с камнем просыпаешься к суровой действительности.

Плохо в этапе то, что уже раз пережито и никогда не забудется. Это промерзлые вагоны, теснота, грязь, холод, голод, палатки на снегу, примерзшая к палатке шапка и волосы к ней. Смертельная борьба за кусочек хлеба и глоток воды. Это те условия быта, которые заставляя меня в 39-м году помирать два раза и в трудную минуту июля меня, полуживого, ты спасла через первые две посылки и июньский 30 руб. перевод. Об этом пишу прямо, потому что это уже пережито. То же ждет впереди. Но я здоров, окреп, привык и к грязи, и ко сну на голых досках, на которые валишься, в чем одет, от усталости. Ведь у нас постельных принадлежностей нет, взятые из дому раскрадены. В помещении, т.е. в бараке типа сарая для сена, холодно, и все мы в одинаковом положении. Я привык и к лагерным нравам, и к морали, а каковы они, ты можешь видеть из этого, что здесь все должности заняты т. наз. бытовиками, т.е. ворами, жуликами, мошенниками и прочей шушерой, контроля никакого и всюду господствует «блатарь», т.е. отпетая шпана, смирный здесь затеряется, опускается, «доходит», т.е. погибает. Но все хорошо, что прошло, а будущее – кто его знает. Нас приучают смотреть не дальше сегодняшнего дня, так что мы постепенно доходим до понимания дикаря: думать о пище, когда голоден.

Так что ни денег, ни посылок не посылай, пока я об этом не напишу. Отсутствием писем не смущайся: в дороге их писать невозможно. О посланных тобой переводах по телеграфу пиши заявление на почту и требуй возвращения. Если получишь ответ, то его заказным перешли мне по новому адресу, который я сообщу. Работа все та же: камень, лом, кувалда и пр. Как здоровье твое, детей как идут дела учебные? Как обстоят вопросы питания и одежды? Вообще – обо всем подробно. На месте ли Илья. Гр. и А.М? Почему ты о них мне ничего упорно не пишешь? На них у меня кое-какие есть расчеты. Что об О. Ив?

Пиши о детях. Я во сне вас часто вижу, особенно Алешу. Хотелось бы знать, здоровы ли вы, все ли у вас благополучно. Наша жизнь так глуха, сера, неприглядна, однообразна, что и писать нечего: сон, работа, еда, т.е. сечка или овсянка без конца и такого питательного свойства, что котелок, который моется холодной водой, проржавел. Жиров у нас нет совершенно. Если попадет мясо, то это легкое, т. наз. сбой. Другие продукты бывают редко. Сахар 200 гр. В месяц, мы не получали уже за два месяца. Коптилка мигает , а надо идти на улицу. На мороз мыться: у на с нет ни умывальника. Ни ведра, чтобы это сделать в бараке.

До свидания, крепко целую всех.

Привет всем, кто верит, что я не преступник.

 

Письмо 10. (С дороги, на листах курительной бумаги)

7/п из Омска

Мама!

Нас везут на запад, куда – не знаю. В Перми будем 12-15 февраля. Сделай передачу: хлеба булки 4, вообще что-либо из хлебных изделий, мясных и жировых продуктов, рыбы кеты, – в зависимости от того, что легче доставать. Крупы манкой. Самое первое – хлеба или сухарей. Свидания не дадут, но передачу примут. Для этого через служащих Пермь-II узнай, когда будет эшелон заключенных. Добивайся встречи с начальником эшелона или дежурным по эшелону Они разрешат передачу и возьмут те, что принесешь. Договорись с кем-либо на станции, чтобы о приходе эшелона сообщили по телефону. Стоять будем полсуток, а может и больше. Понял, что время прихода и отхода – секрет, и сразу не скажут.

За многим не гонись, нужда, прежде всего, в хлебе. Черкни записку – опись и здоровье. Адрес: эшелон заключенных 238 колонна, бригада Солодова. Я здоров, но условия этапа все-таки не шутка. Как учатся дети, каких здоровье? Целую всех вас. Папка.

 

Письмо 11. 6 октября 1940 г.

Мои дорогие!

Писанное 6 октября 1939 г. я получил, это последнее письмо, и вот уже год я не знаю о вас ничего. Последнее письмо я писал 19 января из Монголии, и если вы его получили, то вы хоть примерно знаете, что со мной. В пути я бросал кое-как сделанные письма. В частности, из Омска вам и Вячеславу. 13 фев. я 14 часов ждал вас в Перми-II. Но или письмо не дошло, или поезд стоял за депо и вы не могли его разыскать, так как о нас, как о чумных, избегают говорить. Представь мое состояние. Я был бы очень рад, если бы вы совсем моих писем с дороги не получили. Для вас было бы меньше беспокойства и огорчений. 3 марта 1940 г. мы высадились в Заполярье и начались угарные дни исключительной по напряженности работы. Письма не ходили, да и писать их было негде, не на чем и некогда. Теперь пишу, хоть без надежды на ответ. Я относительно здоров. Весной, апрель и май, я перенес жестокую малярию. Температура 41°. Я написал было прощальное письмо, но, как видите, вы его не получили, а я не послал. Думаю, что это письмо будет лучше того. Чувствую себя сносно, работаю не ниже середняка, часто лучше. Работа тяжелая, одышка, ревматизм дают себя знать все сильнее. Но я не сдаюсь: ведь интересно, чем кончится эта свистопляска разнузданных диких инстинктов? Старость ли, или условия, но делают из меня философа типа стоиков. Отрекаясь от личных чувств и желаний, видишь все чрезвычайно отчетливо. Игра человеческих страстей под гром трескучих фраз кажется жалкой и смешной. Можно было бы «осчастливить» потомство чем-нибудь вроде «Записок из Мертвого дома», но к счастью этого потомства, писать и нечем и не на чем. В марте обещали очень много, не знаю, что выполнят: пока работаю, смотрю и жду.

Пишите: меня интересует, как ваше здоровье, как окончили учебный год, как провели лето, как начали новый учебный год. Как успехи у тебя, у Кати и Алеши. Как растет Верочка? Как у вас материальное положение? О ценах у нас здесь, среди скал и болот, ходят дикие речи. Напиши цены госторговли на предмет первой неоходимости.

Пиши чаще о вашем житье-бытье. Я не рискую получить ответ скоро, но, может, хоть что-нибудь дойдет. Буду очень рад получить хоть небольшую весточку.

Адрес: Мурманская область. Ст. Кандалакша, Алакурти, п/ящ, 130/2,

Целую крепко всех.

Р.С. Напишите и скоро письма не ждете. Едем на этап, по слухам на Кавказ. Постараюсь писать с дорог...

Целую, мои милые всех.

 

Письмо 12. 1.11.40 г.

Милые Мама, Катя, Алеша и Вера!

От вас я не имею вестей с 6.10.39 г. Я хоть с дороги пытался вам писать в январе и феврале 40 года. Я думаю, что вы хотя бы одно из писем получили и спокойны. Я в них обещал, что долго писать не смогу, что если со мной что случится, то об этом напишут мои друзья. По пути из Монголии в Заполярье мы в Перми простояли полсуток, но, к великому моему горю, вы моего письма или не получили, или вас не пустили. Я был бы очень рад, если бы вы его не получали, и, значит, не беспокоились бы. Работа здесь та же, как я писал. Работал тяжело, а иначе прожить нельзя. Природа здесь та, что называется лесотундрой: камень, болото, мох и корявый лес. Сырость везде без конца: 1.2-1.5 метра снегу, тает в половине июня, падает с октября. Я теперь здоров, тяжело болел малярией, ревматизм, сердце дают себя знать. Цинга караулит на каждом шагу. Надежда была вырваться из этой пустыни, но не оправдалась: окончил одну стройку, перебросили на другую.

Я очень хочу знать ваше здоровье, особенно Кати, ваши успехи в учебе, конец прошлого и начало нового учебного года, материальные условия, положение на службе. Обо всем пишите подробно. Пусть Катя и Алеша напишут самостоятельные письма! Сколько, мама, получаешь, какие цены и что можно достать на рынке? У меня нужда в луке, чесноке, пришли их во что бы то ни стало. В аптеках через Фридм. или врача достань витамин «С», акрихин и плазмоцид с расчетом прохождения полного курса лечения против малярии. Нужны письменная бумага, конверты. Табак – хоть что: махорка, самосад, папиросы. Здесь пачка махорки – 10-18 рублей. Ты поймешь, что это единственное средство побаловаться в наших условиях. Паек тот же, если не хуже того, о котором писал. Значит, остальное по возможности сообрази сама (жиры).

 

Письмо 13. (Без даты и начала).

Мама, напиши хоть одно письмо подробно о своей жизни и работе, о бытовых условиях, о питании, о том, как провели лето. Письмо от вас от 3.10.40 г., о которой упоминают дети, я не получил.

Целую крепко всех

(на обороте):

Почему нашли такого скверного фотографа? Ведь я Катю и Алешу на карточке не узнал. Ему быть сапожником, а не фотографом. За карточку спасибо. Почему на ней нет мамы?

До свидания, родные.

Ваш папка. Жду весточки.

 

Письмо 14. 22 декабря 1940 г.

Дорогие, милые, родные:

Писал вам два раза из Заполярья, но ответа до сих пор не получил, хотя письма сюда идут лучше и быстрее, чем в Монголию. Живы ли вы? Здоровы ли? Ведь последняя весточка от вас была 6.10.39 г. После того писал несколько раз, но адрес не указал, так как я или, что называется, по-походному. Теперь пишу с третьей стройки. Мой новый адрес: Мурманская обл., ст.Пинозеро, п/ящ. 120.

Мне очень интересно было бы узнать, живы ли вы все и здоровы? Как складывается ваша жизнь теперь? Как ваши материальные обстоятельства? Ведь с доли до нас доходят слухи о дикой дороговизне, о карточках, об отсутствии сахара и вообще сладкого и другие непонятные вещи. Поэтому я хотел бы знать, как вы живете. Как здоровье, особенно Котенка, как она слышит, как учиться она и Алеша? По-прежнему ли они отличники? Или они обманули меня, старика, – ведь они обещали учиться только на отлично? Много ли шалит Алеша и слушает и помогает ли он своей маме? Ведь он может от товарищей научиться плохому, если не будет слушать маму. Как растет Вера? (Вера – во что, мама?). К сожалению, верить не во что. Все кумиры разбиты, и отсюда отчетливо виден весь обиход жизни, ее кулисы с пылью, грязью, окурками, обрывками бумаги на полу и паутинной в углах. Пиши, как у тебя прошел учебный год, как провели лето, как начали новый учебный год. Где работаешь и основное – здоровье и самочувствие. Держат ли нервы окружающую свистопляску? Нервы – главное: сдадут – расшибешься в бешенном беге жизни. Мама, Катя, Алеша! Пишите чаще, пишите много и подробно про все. Ведь тупеешь от бесконечной работы. Мой день – работа, еда и сон. Ни книги, ни газеты, ни звука о воле, жизни. Пишите, милые, о всем, даже мелком, незначительном. Буду очень рад всякой вести.

Мы живем в Заполярье, и если в ноябре видели солнышко 1/2–1 час в сутки, то в декабре его совсем не видели. Утренняя заря сливается с вечерней, краснеет южный небосклон, 2–1 час сумерки и опять бесконечная ночь, под тихую, величественную немую музыку северного сияния.

Я здоров, работаю крепко – ведь без этого здесь умрешь с голоду. Кругом безлюдная тайга, скалы и болота, должен быть сыт тем куском сегодня, что заработал вчера. Из Монголии я писал подробно о работе и рационе. Здесь то же, но похуже. В Монголии я зарабатывал 50–60 рублей, а здесь 1–4 рубля в месяц. Но пока живу, очень было бы хорошо получить посылку: чеснок, лук, табак – махорку, дешевые папиросы, коробок 5 папирос хороших, акрихин и плазмоцид противомалярийный для прохождения полного курса лечения от малярии, противоцинготный витамин (нужное выпиши через знакомого врача) в каком-нибудь концентрате. Остальное – второстепенное для меня, так как я не знаю, как вы материально живете. Но у меня нужда та же, что и в Монголии, откуда я писал вам подробно о своих нуждах. Я боюсь, что вы сами голодаете, и ни в коем случае не допускаю, чтобы ты оторвала что-либо у детей для меня. Писчая бумага, курительная бумага, газетная здесь на вес золота, а за махорку мы платили 15–18 рублей за восьмушку. Если нет в продаже махорки, то пришли хоть самосаду. Пусть купит кто-либо на знакомых курящих. Я сейчас накануне весны (июнь), боюсь вспышки ревматизма, возврата малярии. Последнее для меня особенно опасно – слабо сердце. Пишите в эту холодную, безлюдную пустыню – каждое слово для меня очень дорого. Очень, очень жду. Целую крепко всех.

Ваш папка.

 

Письмо 15. 2 февраля 1941 г.

Мои милые, родные!

Ваше письмо от 17.12.40 г. (39-?) получил 17 января. Это прошло больше года, как я не имел от вас весточки. Я боялся получить от вас какие-либо неприятные вести и очень рад, что вы все здоровы, работаете, учитесь. Это для меня самое главное. Я очень рад, что Алеша и Катя учатся хорошо. Но очень жаль, что вы не упоминаете, как слух у Кати, улучшился, или по-прежнему Кате трудно слышать обычную разговорную речь. Почему вы, ребятишек не пишете, что читаете? Ведь кроме уроков нужно читать книги, чтобы облегчить себе уроки в будущем. Теперь для вас особенно важно читать книги по географии, истории, зоологии, ботанике. Подойдет другое время – нужны будут и другие книги. Читайте, ребята, больше – лишь то, что вы знаете, не сможет отобрать ни один деспотизм мира. Знание – самое дорогое для нас и самое страшное для произвола дело. Вы еще не пишите, ребята, как помогаете маме, слушайтесь ли маму? Если Алеша маму не слушает, то пусть его козел Бяшка бодает каждый день.

24.1.41. Я получил от вас посылку. В посылке я получил опись и все согласно описи выдали полностью. Пишу письмо на вашей бумаге, у нас бумаги писчей и курительной очень трудно достать. На конверты и письма к вам я использовал бумагу из под аммонала, которым взрывают скалы. Газеты из посылок курю и сейчас. Почему не прислали акрихина и плазмоцида от малярии? Идет весна, и она для меня самое страшное время. А весна у нас будет в конце июня. Как начинается таяние снега в мае, так начинается и малярийная пора.

Ваша посылка мне сказала многое о вашей жизни. О чем я просил вас писать, но письма от мамы до сих пор не получил. Видно, что живете вы неважно. Слухи, которые доходят до нас о жизни на воле, имеют, очевидно, под собой почву. Иначе объяснить содержимое и дозировку в посылке нельзя. Мама обещает в письме другую послать. Я очень бы просил не отрывать у себя того, что необходимо и важно для детей. Я привык ко всему. Сахару мы не видели год. Чаю тоже. Масла коровьего забыли вид. Изредка заметно растительное в супе или кусочек требухи. Основа питания у нас – кило хлеба, если выполнишь норму работы. Не выполнишь – получишь меньше, а такого, без жиров, питания нужно много, и голод и упадок сил наступают быстрее. Работа та же, что и в Монголии. Тачка, кирка, лом, лопата; скалы и болото царят здесь. Мягкой земли почти нет. Посадить картошку негде, косить сено тоже негде, все занято мхом и ягодником. Слой моха больше полметра – не редкость. Солнце мы увидели в половине января, на горизонте оно не больше часа. Северное сияние каждую ночь заменяет солнце и луну. Я здоров, работаю крепко, сильно сказывается ревматизм ног и рук, но дышится здесь легче, чем в Монголии. Но все же выдержать здесь год на этой работе для меня вещь немыслимая. Пишу негнущимися пальцами в полутемной палатке, не знаю, как разберете. Пишите чаще все по очереди и подробно обо всем. Буду рад каждой строчке. Посылку, если пошлете, то кроме всего, что найдете – табак и папиросы и все по возможности.

Прокуратура Союза ССР ПРОКУРАТУРА Пермской области 614600, г. Пермь, ГСП, ул Луначарского,60 10.11.93г. № 13-1084-93 на №  от

614016, г. Пермь, ул.Г. Успенского, 4-8 Евсеевой Екатерине Федоровне 614039 г. Пермь, ул. Г. Успенского, 2 «а» – 111 Евсееву Алексею Федоровичу 614077, г. Пермь, ул.Ушинского, 9-10 Евсеевой Вере Федоровне

 

Дана на Евсеева Федора Алексеевича, 7.02.1894 г.р., уроженца д. Каролины Новогрудского района Минской области, в том, что он был незаконно арестован органами НКВД по политическим мотивам 28.10.1937 г. На день ареста проживал в Перми, преподавал военное дело в фельдшерско-аккушерской школе и физкультурном техникуме. Имел семью: жену – Елену Павловну, 1898 г.р., дочь Екатерину, 9 лет; сына Алексея, 7 лет; дочь Веру (родилась после ареста отца).

По постановлению тройки УНКВД по Свердловской области от 5.12.1937 г. подвергнут по ст. 58-10-11 УК РСФСР десяти годам лишения свободы.

19.01.1938 г. этапирован для отбывания наказания в Бамлаг, а затем в Печерлаг НКВД.

Согласно извещения из Печерлага Евсеев Ф.А. умер там 12.07.1942 г. от крупозного воспаления легких и порока сердца.

Определением военного трибунала УралВО от 2.06.1956 г. полностью реабилитировали по этой репрессии.

Согласно ст.2¹ Закона РФ от 18.10.1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий» дети реабилитированного – Екатерина, Алексей и Вера признаны пострадавшими от политических репрессий и имеют право на льготы.

Справка выдана для предъявления в отдел социальной защиты населения по месту жительства.

 

Старший помощник

прокурора Пермской области

старший советник юстиции А.С. Уткин

 

Поделиться: